Странно, до чего тихо было… Мне казалось, я слышу, как падает роса. Вдруг один индеец вырвался из загона. За ним погнался конный рыцарь. Беглец бежал зигзагами. Мы знаем, чем это кончилось. Рыцарь накинул на него веревку и притащил обратно. Рыцарь страшно кричал: усталость пробуждает злобу. Какой был индеец — молодой или старый? Его темное лицо было в крови, солнце зашло, и ни единой черты нельзя было различить на этом лице, даже белки глаз исчезли, потому что у него опухли веки. Его пригвоздили к ограде. Кто? Вы?
К о р е н а с т ы й. Нет.
Б а л т а з а р. Может, вы забыли?
К о р е н а с т ы й. Нет.
Б а л т а з а р. Ничего страшного. Воспоминания — это удел старух. А нам еще жить да жить, не так ли?! В тот вечер вы пригвоздили это государство к Испанскому королевству. История наденет на ваши головы лавровые венки. Вас запишут в толстые книги. Истина превратится в высшую истину — в историю… И все-таки странно, какие вещи сохранились в моей памяти! Что вы об этом думаете, падре Суанца?
С у а н ц а. О чем?
Б а л т а з а р. О высшей истине…
С у а н ц а. Я согласен с вами.
Б а л т а з а р. А что слышно о декрете?
С у а н ц а. Декрет еще не пришел.
Б а л т а з а р. Мой отец будет вице-королем?
С у а н ц а. Должен…
Б а л т а з а р. Спасибо! А я после него… Педро!
П е д р о. Что изволите, дон Балтазар!
Б а л т а з а р. Какое вино мы будем пить?
П а б л о. У нас в погребах ничего нового…
Б а л т а з а р
К а э т а н а. Ты изображаешь из себя ребенка, чтобы безнаказанно делать все, что взбредет тебе в голову.
Б а л т а з а р. Да!
К а э т а н а. Сбрей бороду! К чему тебе она?
Б а л т а з а р. Позволим себе хотя бы минуту быть правдивыми. Ведь даже
К а э т а н а. Кто?
Б а л т а з а р. Мой отец и твой отец.
К а э т а н а. Зачем?
Б а л т а з а р. Чтобы ты была моей игрушкой. Лекарством против дурных мыслей, которые родом из этих краев.
К а э т а н а. Интересно. И как, помогло?
Б а л т а з а р. Еще бы! Мои ночи озарились светом: над твоей головкой для меня зажглись звезды. Сколько ты живешь с нами, Каэтана?
К а э т а н а. Полгода.
Б а л т а з а р. Первое, что ты увидела в порту, был дохлый пес, которого никто не удосужился закопать. Потом ты увидела мертвый дворец и множество людей, которые прячутся друг от друга по углам, потому что им не о чем говорить между собой. Мне бы хотелось знать: ты считаешь, у нас есть будущее?
К а э т а н а. Вряд ли.
Б а л т а з а р. Тогда странно, что ты еще здесь…
К а э т а н а. У бедных родственников нет выбора…
Б а л т а з а р. Нежные родственные слова!.. Мой отец даст барышне приданое за то, что она развлекала его капризного сына…
К а э т а н а. Раньше говорили: «К золоту не пристают ни дерьмо, ни кровь».
Б а л т а з а р. За это я и люблю тебя, голубка!
К а э т а н а. За что?
Б а л т а з а р. За откровенность.
К а э т а н а. А я тебя… знаешь за что?.. За то, что ты маленький злобный дьявол. Злоба здесь единственное здоровое чувство.
Б а л т а з а р. Спасибо!
С у а н ц а. Осмелюсь напомнить, у испанского дворянства такие разговоры не приняты…
Б а л т а з а р. Разве вы не слышали, как донья Каэтана спрашивала, остались ли здесь еще испанцы?
К а э т а н а
С е к р е т а р ь. Да. Потому такие мрачные. Как бы загнать стадо в ясли?
Б а л т а з а р. А так, как это делают пастухи. Идите к ним, господа, завяжите разговор; правда, сейчас я здесь хозяин, но от моих разговоров конкистадоры ожесточаются, из них не вытянешь ничего толкового, из их голов испаряется даже то, что всем давно известно; они дуются, считая, что я издеваюсь над ними…
К а э т а н а. А разве это не так?
Б а л т а з а р. Не так!
Налей мне полстакана! Хватит! Спасибо! Вы не были в церкви…
П е д р о. Дела, дон Балтазар…
Б а л т а з а р. Епископ воздевал руки, растроганные дамы срывали с себя мантильи, а я вспоминал вас. Мы хорошо знаем друг друга, братцы. Я бы сказал, что и вы оба тоже конкистадоры…