Блек. Маркиза д'Эскоман

Эмма вознамерилась вызвать у него то излияние чувств, которое она не получила в ответ на свое великодушие, и если раньше ей хотелось ничего не знать, то теперь ей хотелось знать все. Господин де Монгла более не объявлялся в их доме; она заподозрила, что за его отдалением от них, после того как он дал им такое доказательство своей дружбы, скрывается суровое порицание поведения его молодого друга; она написала ему, чтобы попросить о встрече. Шевалье был слишком учтив, чтобы не ответить ей; но он сослался на свое плохое здоровье, мешавшее ему воспользоваться такой честью.

Сюзанна со своей стороны хранила полнейшее молчание. Тем не менее она знала, что следует думать о причинах охлаждения молодого человека к ее госпоже; мы уже видели, какие изобретательные способности проявляла кормилица, чтобы распознать истину, и на этот раз они не подвели ее; она прекрасно знала секрет все более и более частых отсутствий Луи де Фонтаньё; однако, несмотря на намеченный Эммой материнский план действий, во взгляде, каким встречала маркиза возвращение домой своего возлюбленного, было столько нежности, а одна его улыбка, одно его слово доставляли ей столько радости, что гувернантка опасалась лишить ее этого последнего утешения и изо всех сил старалась не дохнуть на эту хрупкую былинку, удерживающую ее хозяйку над пропастью; напротив, она протягивала ей руку, чтобы не дать ей упасть туда; она вела двойную игру: в присутствии Эммы она была любезна и почти приветлива с Луи де Фонтаньё, а оставшись наедине с ним, позволяла своим глазам наполняться ненавистью, какую она испытывала к нему.

В то время как г-жа д’Эскоман боролась с первыми непреодолимыми трудностями, встретившимися ей при осуществлении ее замыслов, в дом к ней явился опасный гость, о котором сердечные тревоги не давали ей думать.

Этим гостем была бедность.

На этой третьей стадии своего общественного падения Эмма не побоялась взяться за труд мастерицы, который должен был стать единственным источником их существования, но она не рассчитала, что этот источник обычно бывает скуден.

Сюзанна свято последовала примеру своей госпожи. Слабое зрение не позволяло ей помогать Эмме в шитье, но и она вносила свою лепту в общий доход, хотя и скрывала, в чем состояло ее непритязательное занятие.

Луи де Фонтаньё тоже согласился снова занять свою должность у банкира; но наступил день, когда его незначительного жалованья и денег, зарабатываемых обеими женщинами, уже не хватало на домашние расходы.

Несмотря на перемену их положения, Сюзанна сохраняла неизменными все обычаи прежней жизни; и в Кло-бени, и в задней комнате при магазине на улице Сез она накрывала на стол столь же торжественно и тщательно, как это делали когда-то лакеи в особняке д’Эскоманов, и всегда провозглашала особым голосом привычное "Госпоже кушать подано!" со всей высокопарностью, какую эта фраза была способна вместить.

И теперь, поскольку ее новые занятия отнимали у нее лишь вечера, Сюзанна, несмотря на скромность подаваемой ею еды, сохранила эту причуду.

Однажды, закончив все приготовления к трапезе, надлежащим образом расставив тарелки, со знанием дела расположив приборы и поставив на стол два графина с чистой водой, она отправилась в соседнюю убогую харчевню за тем, что у нее называлось обедом для хозяев; через несколько минут она вернулась с пылающим взглядом и перевернутым лицом, изливая свой гнев потоком проклятий.

С большим трудом г-же д’Эскоман удалось добиться от нее причины этой ярости и узнать, что она была вызвана обидой на трактирщика, отказавшего продлить ей кредит, который показался ему совсем не безопасным.

У них еще сохранялись кое-какие остатки от прежнего богатства, но эти обломки кораблекрушения быстро исчезли, и чуть ли не каждый день Эмму одолевала нужда.

В своем отчаянном положении г-жа д’Эскоман более всего беспокоилась о том, чтобы не дать своему другу заметить жалкие уловки, к каким ей приходилось прибегать, и скрыть от него свою постоянную озабоченность ими; однако настал день, когда продавать было уже нечего, а торговцы проявили свою неумолимость, и Эмме пришлось посвятить Луи де Фонтаньё в эти подробности их существования; делала она это со слезами на глазах.

Молодой человек был глубоко взволнован; его мягкосердечие не могло устоять при виде столь горестной бедности; он расплакался вместе с молодой женщиной и нашел для нее утешительные слова, какие она уже давно ждала; он стал просить у нее прощения за то, что вовлек ее в такое бедственное положение; он винил себя, восхвалял ее и в заключение вдруг заявил ей, что беды их скоро прекратятся и их ждет лучшее будущее, причем он говорил так, что вызвал острое любопытство г-жи д’Эскоман.