Блек. Маркиза д'Эскоман

— Не говори так, Эмма! — воскликнул он. — Ни мое богатство, ни мое честолюбие, ни мой эгоизм не должны стоить тебе жизни, ты и так слишком уже много дала мне. Я забываю все и отказываюсь от всего. Давай скорее уедем отсюда. Ты помнишь, как мы были счастливы в Кло-бени? Мы найдем подобное ему пристанище подальше от Парижа, где я сбился с пути; оно будет еще скромнее, чем первое, но это не имеет значения! Я стану работать своими руками, своими руками я буду возделывать землю и, как и ты, смогу заслужить славные трудовые мозоли. Такое мне будет по силам, я почувствовал это, когда ты заронила мне в душу ужасную мысль о твоей смерти. Нет, нет, Эмма, я не желаю, чтобы ты умирала ради меня, я не желаю более, чтобы ты страдала!

Он взял обеими руками голову молодой женщины, наклонил ее к себе, и их губы снова слились в поцелуе.

По выражению его глаз, по звуку его голоса Эмма могла судить, что в данную минуту несчастный Луи де Фонтаньё был с ней искренен.

Она почувствовала, что в душе ее зародилось искушение в последний раз испытать свое счастье; но после стольких разочарований у нее уже не хватало мужества решиться на такое; борьба пугала ее больше, чем смерть, и Эмма отбросила эту мысль; при этом она постаралась найти новые силы в своей измученной душе и попробовала сменить мучительное подергивание губ на улыбку.

— Дитя! — обратилась она к своему возлюбленному. — Кто говорит тебе о смерти? Разве, напротив, не должна я жить и быть счастливой, зная, что ты счастлив, богат и уважаем? Если я тебе сказала, что душа моя покинет мое тело, то это значит: что бы ни случилось, что бы ни произошло с тобой, ничто, мне кажется, не сможет помешать ей преодолеть пространство и последовать за тобой. Ты прав, тебе нужно уехать из Парижа, полного слишком больших опасностей для твоей слабой воли, и укрыться где-нибудь в деревне, но только не со мной, мой бедный Луи, а с той женщиной, которую ты перед Богом и людьми сможешь назвать своей женой.

— Эмма, не произноси этого слова! У меня мутится разум! Боже мой, я впервые заглянул в ужасающую бездну, где мы очутились. Но ты… — с тревогой продолжал Луи, — что станет с тобой?

— Со мной? — отвечала г-жа д’Эскоман, исполненным высочайшей веры жестом простирая руки к Небу. — Я буду молиться.

Луи де Фонтаньё отвечал ей новыми взрывами отчаяния, новыми горестными возгласами; он был настолько удручен, что Эмме пришлось явить собой странное зрелище любовницы, побуждающей своего любовника оставить ее и дающей ему силы бороться с угрызениями совести; она делала это так естественно, с таким забвением собственных мук, что ей удалось внести некоторое спокойствие в душу молодого человека; и тогда, несмотря на страшную боль, которой отдавались в ее сердце каждый из поднятых ею вопросов, она попыталась придать чисто дружеский характер их беседе: она стала расспрашивать Луи де Фонтаньё о его избраннице, о ее семье, об обстоятельствах их знакомства, о мнении г-жи де Фонтаньё, его матери, насчет его невесты, при этом более всего силясь казаться безразличной к тому, что ее так живо интересовало.

Вдруг г-жа д’Эскоман с удивлением заметила, что он испытывает определенное замешательство, отвечая на ее вопросы; одновременно она увидела, что он с беспокойством поглядывает на часы, стрелка которых показывала девять часов.

Смертельный холод пробежал по ее жилам: она поняла, что ожидает Луи де Фонтаньё, она поняла, кто его ждет.

Она громко, протяжно вздохнула, словно несчастный, который долго оставался лишенным воздуха; она задыхалась, ей казалось, что ее кровеносные сосуды вот-вот разорвутся. Лишь после довольно большого промежутка времени ей удалось прийти в себя настолько, чтобы найти силы сказать Луи де Фонтаньё, что она устала от всех этих переживаний, что ей хочется немного отдохнуть и что он может отправиться на свою ежевечернюю прогулку.

Луи де Фонтаньё поцеловал ее, с нежностью сказал: "До свидания" — и вышел.

Эмма беспокойно прислушивалась к удаляющимся шагам на лестнице; оставшись одна, она перестала сдерживать свое сердце, и оно готово было взбунтоваться; каждое поскрипывание деревянных ступеней болью отдавалось в ее груди; она испытывала мучительное желание бежать за тем, кто удалялся, позвать его, просить его о милосердии, вымаливать его сострадание.

Эмма услышала, как со скрипом захлопнулась выходящая на улицу дверь, и звук этот, показавшийся ей зловещим, усилил ее отчаяние; она бросилась к окну, распахнула его и раздирающим душу голосом прокричала имя Луи; но крик ее потерялся среди шума экипажей; она высунулась из окна, надеясь увидеть своего возлюбленного, но улица уже была объята ночной мглой, и ничего нельзя было разглядеть.