Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Для начала, однако, нужно было отвоеваться, а пока мировая бойня не закончилась, главное для врачей было – хоть как-то сдерживать заболеваемость. Одним из молодых ученых, покинувших в 1914 году Институт Пастера и отправившихся на войну, был Рене Дюжаррик де ля Ривьер[292], двадцатидевятилетний аристократ из Перигора, поглощенный подобно множеству его ровесников-врачей обширной сетью армейских лабораторий. Через четыре года начало второй волны испанского гриппа застало Дюжаррика за работой в центральной армейской лаборатории в городе Труа. «Там, в Шампани, – вспоминал он, – остановился по пути на фронт артиллерийский взвод. Так они все там и остались. Всех до единого – и рядовых, и офицеров без разбора – внезапно скосило, и их пришлось экстренно госпитализировать»[293]. В армии началась кампания по вакцинации личного состава разработанной перед началом пандемии Институтом Пастера вакциной от бактерии – возбудителя пневмонии. Дюжаррик перед войной стажировался в лаборатории Рихарда Пфайффера в Бреслау, – и Пфайффер, которого коллеги величали не иначе как «Geheimrat», то есть «тайный советник», пользовался безоговорочным уважением. Однако теперь Дюжаррик засомневался в том, что возбудителем гриппа действительно является палочка Пфайффера.

И не он один. Haemophilus influenzae (так эта палочка называется по-научному) реально заводится в носоглотке и вызывает инфекционные воспаления дыхательных путей вплоть до тяжелейших, и анализ мазков, взятых у заболевших гриппом, ее выявлял регулярно, вот только не всегда. Нью-йоркские бактериологи Уильям Парк и Анна Уильямс[294] из городского департамента здравоохранения взяли пробы легочных тканей у десятков умерших от гриппа и вырастили на агаре колонии присутствовавших в них бактерий с целью точной идентификации возбудителя, который теоретически обязан присутствовать во всех пробах. Выяснилось, что палочка Пфайффера присутствует не во всех, и к тому же в изученной выборке проб имеются несколько разных штаммов этой бактерии. Последнее только усугубило сомнения: ведь при пандемии логично ожидать, что все случаи вызываются одним-единственным, строго определенным штаммом бактерии-возбудителя. В данном же случае у большинства жертв гриппа в легочных тканях обнаруживался еще и целый букет патогенных бактерий наряду с Haemophilus influenzae – и стрептококки, и стафилококки, и пневмококки, – и все во множестве, и все способны вызывать воспаление дыхательных путей. Александр Флеминг[295], в ту пору капитан британской военно-медицинской службы, подтвердил результаты Парка и Уильямс, проанализировав пробы тканей, взятые у жертв гриппа в разных местностях, включая Этапль. Некоторые продвинулись на шаг дальше. Еще в 1916 году бостонский врач Мильтон Розенау[296] озвучил подозрение, что возбудителем гриппа является вирус – организм настолько микроскопический, что свободно проходит через поры керамических фильтров Шамберлана, которыми тогда пользовались в лабораториях, оставаясь в жидкости, – отсюда и устоявшееся в обиходе странноватое словосочетание «фильтруемый вирус».

Дюжаррик наверняка был в курсе работы Флеминга, а возможно, и Парка с Уильямс, и даже подозрений Розенау. В 1915 году перед отправкой в Труа он заведовал армейской лабораторией на севере страны, в Кале, и там наверняка пересекался с маститым британским коллегой, изобретателем вакцины от брюшного тифа сэром Алмротом Райтом[297]. Тот как раз перед этим в реквизированном в соседней Булони под госпиталь казино организовал клиническую лабораторию: игорные столы заменил больничными койками, канделябры обмотал льняными простынями – и приступил к работе вместе с Флемингом и другими молодыми коллегами. С высадкой американцев британцы потеснились, и под той же крышей разместился госпиталь, устроенный медиками из Гарвардского университета. Райт к тому времени был человеком весьма известным, и к нему в казино стекался неиссякаемый поток посетителей. С французами Райт ладил хорошо, если верить французскому биографу Флеминга Андре Моруа (тот служил военным переводчиком и отвечал за связь с британской армией), несмотря на весьма различное отношение британцев и французов к войне. Для французов война была чуть ли не священнодействием, требовавшим благоговейно-серьезного отношения к себе, а британцы просто исполняли служебный долг, не упуская любой возможности отдохнуть и расслабиться. Моруа вспоминает, как Флеминг и кто-то из его коллег (не исключено, что и Райт) устроили между собой борцовский поединок, и тут дверь распахнулась и в кабинет вошла делегация французских военврачей. Борцы вскочили на ноги и тут же завели с гостями разговор на сугубо научную тему, но, по словам одного из свидетелей: «Мне в жизни не забыть выражений на лицах французских докторов при виде этой сцены».