Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Оценка в 450 000 умерших – это примерно 0,2 % от общей численности российского населения того времени. Если так, то выходит, что смертность от гриппа в России была самой низкой в Европе, что выглядит абсурдно для страны в состоянии полной разрухи, объятой Гражданской войной. И рассмотренный нами ранее пример Одессы также наводит на мысль, что в реальности смертность там была выше, причем в разы. Нам известно, что одесситы зачастую страдали сразу несколькими инфекционными заболеваниями одновременно, да и вероятность ошибочной диагностики там была весьма высокой. М. М. Тизенгаузен, патологоанатом прозекторской старой городской больницы, обнаруживал легочное кровотечение, верный признак испанского гриппа, у множества умерших, которым прижизненно этот диагноз не ставился. Тот же Тизенгаузен по совместительству работал и в городском морге – и там находил те же признаки смерти от гриппа у тех, кому ошибочно был поставлен диагноз «холера», а иногда и просто «чума», на которую в те годы можно было списать любую смерть. Зато у тех, кому был правильно поставлен диагноз «испанский грипп», он то и дело обнаруживал и другие инфекционные заболевания из числа самых серьезных – брюшной тиф, дизентерию, туберкулез.

Вячеслав Стефанский, ученик Якова Бардаха, также работавший в старой городской больнице, отметил, что частота летальных исходов среди госпитализированных с гриппом находится на уровне около 8 %, и у его коллеги, практиковавшего в Еврейской больнице, пропорция наблюдалась такая же. Можно ли после этого утверждать, что летальность «испанки» в России была ниже, чем в глобальных масштабах, если в среднем по миру умирало около 2,5 % заболевших этим гриппом?[283]

В 1950-х годах советские эпидемиологи во главе с В. М. Ждановым[284] сообщили, что, по их последним оценкам, в Одессе в октябре 1918 года испанским гриппом заболело 70 000 человек[285]. Если принять за данность эту оценку заболеваемости, то при уровне летальности, наблюдавшемся Стефанским и его коллегой в двух одесских больницах, за один только октябрь грипп унес жизни почти шести тысяч одесситов, а это составляло около 1,2 % населения города. Разве может такое быть, чтобы в Одессе смертность от осенней волны «испанки» превышала смертность по России в целом (0,2 % по оценке Паттерсона и Пайла) сразу вшестеро?

При этом сам Жданов считал, что Одесса пострадала от гриппа сильнее других крупных российских городов, так что, если бы все население России проживало в городах, то средневзвешенная смертность была бы даже ниже одесской. Однако Россия тогда была страной не сильно урбанизированной, и доля городских жителей там составляла от силы 10–20 % от общей численности населения. А если грипп так плохо сказался на Одессе, то, вероятно, в сельской местности дела обстояли не лучше, тем более что там на десятки тысяч жителей приходился в лучшем случае один уездный врач, и тот без лекарств под рукой. Впрочем, как мы уже видели, от лекарств проку не было. Само присутствие врачей и – что даже еще важнее – медсестер могло как-то выправлять ситуацию, но именно там и тогда медперсонала не хватало катастрофически. Когда в 1919 году Международный комитет Красного Креста наконец послал на Украину своего эмиссара, французского военврача Эрнеста Ледеррея с инспекцией складывающейся там санитарно-эпидемической ситуации, тот честно доложил, что за минувший год по многим деревням убыль населения от тифа и испанского гриппа составила 10–15 %, а пришедшая следом дизентерия ситуацию только усугубила (доктора вообще заметили, что голодающих испанский грипп добивал самым беспощадным образом). С наступлением зимы земства (кое-где еще сохранившиеся дореволюционные выборные органы местного самоуправления) как-то пытались организовать помощь местному населению, устраивая временные больницы. «Но что такое 50–60 коек, когда в каждом доме лежат больные и немощные, и зачастую не по одному, и всех их нужно бы изолировать, – писал Ледеррей. – Это же капля в море!»[286] Так что, если принять хотя бы одесский показатель смертности на уровне 1,2 % за средний по стране, то выйдет, что в России испанский грипп унес 2,7 миллиона жизней.

Но главной головоломкой все равно остается Китай, поскольку там даже временны́е рамки эпидемии размыты. В стране, где ни года не обходилось без эпидемий, существуют всевозможные варианты сочетаний этиологии трех волн респираторных инфекций (декабрьской 1917 года и октябрьской и декабрьской 1918 года) – от двух волн легочный чумы с гриппом между ними до трех волн разных штаммов вируса гриппа, причем не исключена и вероятность того, что любая из волн могла быть вызвана и вовсе каким-нибудь неизвестным науке экзотическим возбудителем.