Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Возьмем, к примеру, медицинских работников. Именно они оказываются на переднем крае борьбы с любой эпидемией, и правительства зачастую беспокоятся, как бы медики ненароком не побросали свои посты и не дезертировали с поля битвы с эпидемией, спасая собственные жизни, и постоянно напирают на «врачебный долг» и моральную обязанность продолжать оказывать помощь больным при любых обстоятельствах[223]. Испанский грипп показал, что опасаться следовало бы прямо противоположного: большинство врачей работали на износ до последнего, пока не сваливались с гриппом или не понимали, что сами представляют опасность для пациентов из-за переутомления. «Тут на нас обрушился грипп, – писал поэт и врач Уильям Карлос Уильямс[224] у себя в Резерфорде, штат Нью-Джерси. – Мы, доктора, обходили до шестидесяти адресов в день каждый. Несколько наших сломалось, один из самых молодых умер, другие сами подцепили эту штуку, и не было у нас ни единого действенного средства от этого яда, выкашивавшего мир»[225].

«Все мы болтались в одной лодке посреди бушующего моря смертельного мора – с щемящим сердцем и отчаявшиеся, – вспоминал Морис Джейкобс, английский врач из Халла. – Многие доктора в сердцах выражали намерение совершить какое-нибудь мелкое преступление, чтобы их за него заперли на время эпидемии. Нет нужды говорить, что никто этот замысел на практике не претворил»[226]. В Японии волонтеры Токийской врачебной ассоциации по ночам делали бесплатные прививки бедноте и буракуминам (неприкасаемым), а в немецком Бадене католическая церковь устроила для молодых прихожанок курсы подготовки медсестер. Их выпускницы, которым был поручен обход пациентов на дому, судя по всему, взялись за дело с таким рвением, что в 1920 году не поименованный в источнике немецкий врач сетовал на то, что «излишне ревностные сестры-католички» регулярно превышают пределы собственной компетенции и мешают работать сельским врачам.

Там, где не было врачей, их замещали миссионеры, монахини и другие служители веры, а где не находилось и таковых – простые люди, объединявшие свои усилия даже в тех случаях, когда в обыденной жизни их разделяли социальные пропасти. Один из корреспондентов Ричарда Коллиера – белый южноафриканец – писал, что его грудной сестре спасла жизнь «цветная» соседка по деревне в Западной Капской провинции. Когда и отец, и мать слегли, эта женщина, кормившая грудью собственного ребенка, взялась кормить и белую девочку, пока не поправится ее собственная мать.

Опять же, были и исключения, но тут интересно взглянуть, кто именно, как и почему отказывал другим в помощи. «Санитары и уборщицы сбежали из расположения госпиталя, отказавшись близко подходить к "чуме белых людей", как они прозвали эту болезнь», – жаловался один британский солдат на тяжелые условия, в которых ему пришлось восстанавливаться от испанского гриппа в Индии. Ну так ведь если местный персонал имел стаж работы в британском госпитале больше четырех лет, то эти «санитары и уборщицы» наверняка застали и, вероятно, хорошо запомнили жестокую реакцию британцев на разгул чумы в 1896–1914 годах, стоившую жизни восьми миллионам индусов, и прочно усвоили, что солидаризоваться с колонизаторами нельзя, поскольку взаимности от них ждать не приходится. По аналогичным же причинам и заключенные, привлекавшиеся к рытью могил в Рио-де-Жанейро, которые (если верить слухам) творили всяческие бесчинства среди гор неубранных трупов, вероятно, не без оснований полагали, что терять им так или иначе нечего.

В какой-то момент, гласит все та же теория коллективного приспособления, групповая самоидентификация вдруг растрескивается по всем швам, и люди возвращаются к привычному восприятию себя как обособленных индивидуумов со своими сугубо личными интересами. И вот с того самого момента, когда, казалось бы, самое худшее позади, а жизнь входит в нормальное русло, с большой вероятностью и начинаются массовые проявления по-настоящему «дурных» индивидуальных наклонностей вновь разобщившихся людей.

Швейцарский Красный Крест, в годы войны не устававший высказывать чувство глубокой благодарности в адрес массы не имеющих медицинского образования женщин, добровольно вызвавшихся ухаживать за ранеными и больными, теперь сокрушался по поводу того, что часть из них, похоже, подалась в медсестры по «сомнительным с моральной точки зрения» причинам. Самозванки зачастую настолько вживались в роль, что и по окончании эпидемии избавиться от них было проблематично, настолько искусно они «выдавали себя за многоопытных медицинских сестер, рядились в униформы разнообразных обществ, а иногда и размахивали поддельными дипломами и удостоверениями, вводившими в заблуждение не только широкую публику, но порою и врачебный корпус»[227].