Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Бардах делал что мог. Председательствуя на собрании Общества одесских врачей, он разъяснял коллегам, что от их разрозненных индивидуальных усилий помочь бедноте и пролетариату пользы мало в отсутствие общегородской программы сдерживания эпидемии. Вторя звучавшим в Нью-Йорке доводам Копленда, он заявлял, что школы закрывать целесообразно лишь при наличии фактических доказательств того, что дети заражаются именно там, а не дома, а также указывал на широко распространившееся превратное истолкование понятия «инфекции, передающейся воздушным путем». Он прекрасно знал, что на бедных окраинах города люди ютятся в темных, сырых и тесных жилищах – настоящем рассаднике микробов, – да и состоятельные, и неплохо образованные одесситы свои дома проветривают неохотно, опасаясь, как бы с грязных улиц в комнаты не затянуло заразу. Нужно вдалбливать всем в головы, пока не усвоят, объяснял он докторам, что сторониться нужно тех, кто кашляет, а свежий воздух, напротив, не просто полезен, а жизненно необходим для поддержания здоровья.

Учитывая, что публичные собрания в городе запрещены не были, Бардах, судя по всему, решил продолжить работу своего выездного лектория, вероятно, с целью стимулировать «инициативу снизу» в плане борьбы с эпидемией. Той осенью он сам и другие авторитетные одесские врачи выступали в кинотеатрах и театрах, включая оперный, где лекция читалась в антракте «Фауста», в синагогах и даже на знаменитом Привозе (центральном рынке). Бардах не уставал уверять слушателей, что «испанка» – не какая-то неведомая науке новая моровая болезнь, чего многие панически боялись, а просто очень заразная и тяжелая форма инфлюэнцы, а потому от нее можно и нужно защищаться, прежде всего – проветриванием своих жилищ. Рациональные объяснения, однако, услышаны были явно не всеми, и 1 октября Одесса стала свидетелем весьма пышной черной свадьбы.

Смысл «шварце хасене» – так этот древнееврейский ритуал называется на идиш – заключался в том, чтобы отвести от себя эпидемию, сыграв свадьбу на кладбище. Жених и невеста, согласно традиции, брались «из числа самых уродливых калек, опустившихся нищих и скорбных головой забулдыг, какие только сыщутся в околотке», – объяснял принцип выбора «молодоженов» одесский писатель XIX века Менделе Мойхер-Сфорим[209], описывая вымышленную свадьбу подобного рода.

После волны черных свадеб в Киеве и других городах группа одесских купцов собралась в сентябре для обсуждения вопроса, что делать с разгорающейся двойной эпидемией холеры и «испанки», да и порешила устроить собственную. Часть еврейской общины эту затею сильно не одобряла, считая черные свадьбы языческим пережитком и даже богохульством, но добро на ее проведение дали и главный раввин Одессы, и городской глава[210], которые не усмотрели в ней какой-либо угрозы общественному порядку. По еврейским кладбищам разослали лазутчиков с заданием провести кастинг среди нищих попрошаек на роли жениха и невесты, и вскоре достаточно колоритные и всклокоченные кандидатуры были найдены, с готовностью согласились сыграть свадьбу «на рабочем месте», и купцы занялись сбором средств на угощение и организацией свадебного пира.

Тысячи гостей собрались на свадебную церемонию, назначенную на три часа пополудни на Первом еврейском кладбище. Оттуда процессия проследовала к центру города под аккомпанемент музыкантов. По прибытии к банкетному залу, где должны были пройти гуляния, молодожены долго не могли сойти с доставившего их туда экипажа из-за обступившей его толпы зевак. Наконец толпа расступилась и пропустила пару в зал, где «молодых» осыпали дорогими подарками и закатили в их честь сказочный пир[211].

Еще в 1910 году Еврейская больница считалась богатейшей из периферийных больниц России; теперь же местные газеты пестрели объявлениями о сборе пожертвований на то, чтобы помочь ей хоть как-то удержаться на плаву. В детской больнице тем временем из-за перегруженности и вовсе начались трагедии. «Виновна ли медсестра?» – вопрошал заголовок «Одесского листка», одной из еще продолжавших выходить ежедневных городских газет. Ребенок умер, каким-то образом выпав в лихорадочном состоянии с высокого балкона второго этажа, и дежурную медсестру обвинили в преступной халатности. Автор статьи решил за нее вступиться: в больнице на двух этажах 75 больных детей и всего две медсестры, дежурящие посуточно. Разве им по силам за всеми усмотреть?