Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

По прошествии некоторого времени, однако, у населения повсеместно накопилась психологическая усталость, и даже недавние рьяные сторонники противоэпидемических мер повсеместно приуныли, а затем и впали в апатию. Мало того что ограничения и запреты мешали всем вести нормальную жизнь, так еще и эффективность их оставалась, мягко говоря, сомнительной. Доказательства имелись самые обрывочные. Образцы для подражания то и дело прилюдно забывались. Мэр Сан-Франциско, к примеру, позволил себе размахивать сорванной с лица защитной маской на параде в честь прекращения огня в Европе. Ну и логика, стоящая за ограничениями, иногда хромала на обе ноги. Преподобный Бандо́, католический священник из Нового Орлеана, имел все основания протестовать против закрытия в городе всех церквей на фоне продолжающих работу магазинов. Подобные несправедливости и порождаемые ими жалобы должным образом освещались в газетах[154].

Газеты в 1918 году были не просто главным средством массовой информации, но и, по сути, единственным каналом обратной связи, а потому играли ключевую роль в обеспечении соблюдения (или провокации несоблюдения) населением принимаемых правительством мер. Зачастую газетчики первыми и по собственной инициативе просвещали читателей относительно последних открытий в области микробной теории и передавали важные сообщения, касающиеся охраны здоровья, но непременно с выражением собственного мнения по каждому из подобных вопросов, причем мнения разных газет чаще всего расходились между собой, и это сеяло дополнительную сумятицу. Отношение к читателям, однако, у журналистов было столь же патерналистским, как у врачей к пациентам, а у властей к населению. Даже в странах, свободных от цензуры военного времени, газеты предпочитали замалчивать истинные масштабы пандемии, полагая, что широкой публике подобных сведений доверять не следует. Понятие «обезумевшая толпа» тогда отнюдь не выглядело фигуральным оборотом речи, и газеты элементарно боялись посеять панику. Всколыхнувшуюся волну народных масс было бы непросто обуздать, а то и просто не обуздать, – и это сложившееся в верхах мнение британская Guardian через несколько лет резюмирует следующим образом: «Да и какой смысл увещевать современное городское население воздерживаться от путешествий поездами или поездок на трамваях? Это же все равно что умолять подрастающее поколение забросить свои художества или предупреждать безработных о вреде недоедания и тревоги о завтрашнем дне»[155].

Крупнейшая итальянская газета Corriere della Sera отметилась оригинальным ходом и стала было публиковать ежедневные сводки числа жертв гриппа по городам, но органы власти быстро пресекли эту инициативу, запретив дальнейшие публикации как «сеющие тревогу среди граждан»[156]. Властям, судя по всему, было невдомек, что внезапное прекращение публикаций газетой всякой достоверной статистики смертности посеяло среди граждан еще большую тревогу. В конце-то концов, разве люди сами не видели нескончаемых похоронных процессий на улицах? Впрочем, в скором времени массово слегли и репортеры, и печатники, и развозчики, и уличные мальчики – продавцы газет – и на прессу тем самым была наложена идеальная самоцензура. С закрытием же этого последнего канала связи с населением вопрос о соблюдении противоэпидемических мер оказался также, по сути, закрытым. Народ привычно потянулся обратно в церкви и/или к местам незатейливых развлечений наподобие незаконных бегов, а маски (у кого были) стал оставлять дома за ненадобностью. Вот тогда и затрещала по швам и обрушилась вся инфраструктура здравоохранения – амбулатории, стационары, морги, кладбища.

ИМПЕРСКАЯ МЕТРОПОЛИЯ

Нью-Йорк в 1918 году был образчиком последствий урбанизации, совершеннейшим олицетворением разобщенности обитателей современного мегаполиса. По численности населения (5,6 млн человек) Нью-Йорк уже почти догнал Лондон, а через несколько лет и вовсе станет крупнейшей городской агломерацией планеты. Быстрый рост населения и расширение территории города стали следствием безостановочного притока иммигрантов. В период с 1880 по 1920 год в США в поисках лучшей жизни прибыло свыше 20 млн человек, а Нью-Йорк был главным портом прибытия трансатлантических судов, доставлявших их в Америку. Иммигранты в подавляющем большинстве были выходцами из стран Южной и Восточной Европы, и им, как всяким вновь прибывшим на далекую и незнакомую землю вдали от родины, требовалось время на ассимиляцию. Из-за этого, в частности, Нью-Йорк образца 1918 года представлял собою ряд отдельных миров в формально едином городском пространстве.