Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

А вот Филиппины островной статус от гриппа не уберег. Когда там разразился грипп, американской оккупационной администрации даже в голову не пришло, что он проник на архипелаг извне, хотя можно было бы и догадаться, поскольку первые случаи со смертельным исходом были зафиксированы среди портовых рабочих Манилы. Но нет, манильские врачи решили, что это эндемичная лихорадка trancazo, и так ее и именовали в своей отчетности, – и, соответственно, ничего не было сделано для защиты десятимиллионного местного населения. Единственным исключением стал учебно-тренировочный лагерь на окраине Манилы, где готовили местное пополнение для американских вооруженных сил, – и вот его-то как раз карантинной зоной на всякий случай оградили. В отдаленных же частях архипелага заболели жители 95 % селений, и в итоге эпидемия унесла жизни 80 000 филиппинцев[148].

Прямо противоположная участь аборигенов Западного и Восточного (Американского) Самоа хорошо демонстрирует, насколько даже в пределах одного архипелага исход зависит от правильного понимания властями источника и направления распространения угрозы. Оккупационные власти Американского Самоа в отличие от своих филиппинских коллег сразу же осознали не только внешний характер эпидемической угрозы, но и то, что местное население на порядок более уязвимо, чем белые колонисты, в силу своей исторической изолированности, и оперативно развернули строжайшие карантинные меры, позволившие не допустить проникновения инфекции на острова. В итоге в Американском Самоа обошлось вовсе без жертв, а вот Западному Самоа, захваченному в начале войны Новой Зеландией, с оккупационной администрацией не повезло. После того как инфекция прибыла на эти острова пароходом из Окленда, местные власти допустили ровно ту же ошибку, что и оккупанты Филиппин, и приняли вспышку гриппа за всплеск какого-то местного заболевания. В последовавшей за этой роковой ошибкой трагедии погибла четверть аборигенного населения Западного Самоа, и это, как мы еще увидим, самым драматичным образом сказалось на будущем островов.

За самым вопиющим примером глобальной неспособности человечества отдавать себе должный отчет в том, что собою являет испанский грипп, далеко ходить не надо – достаточно вспомнить о происхождении самого названия этой болезни. Весь мир счел, что грипп пошел из Испании, в то время по праву называть его «испанским» могли жители одной-единственной страны, куда ангел смерти действительно прилетел из Испании, а именно – Португалии. Несправедливость плодит несправедливость, и задетые навешенным на них во всем мире ярлыком козлов отпущения испанцы не нашли ничего лучше, чем отыграться на всё тех же португальцах, переведя стрелки на них. Многие тысячи испанцев и португальцев в годы войны нашли себе временную работу во Франции, где трудились в тылу вместо ушедших на фронт французских рабочих, и, хотя трансграничные трудовые мигранты, несомненно, возили за собой вирус туда-сюда через все границы, которые пересекали, испанцы особо выделили португальцев и возложили всю вину на них. На железнодорожных станциях были устроены санитарные кордоны, а вагоны с транзитными пассажирами из Португалии следовали по испанской территории опломбированными, чтобы «заразные» португальцы не имели возможности контактировать с предположительно «здоровыми» испанцами из других вагонов и на перронах. На узловой станции Медина-дель-Кампо, в 150 км к северо-западу от Мадрида, португальских пассажиров опрыскивали зловонной дезинфицирующей жидкостью и задерживали на восемь часов, прежде чем пропустить дальше. Протестующих штрафовали, а особо буйных сажали под арест. Наконец 24 сентября 1918 года Испания, к негодованию соседей, закрыла границы как с Португалией, так и с Францией, – абсолютно бессмысленная мера с учетом того, что грипп к тому времени уже добрался до средневековых казарм старой Саморы. Неаполитанский солдат вернулся.

ПРЕСЕЧЕНИЕ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ИНФЕКЦИИ

Эпидемия, подобно лесному пожару, нуждается в «топливе», только роль погибающих в огне деревьев в данном случае играют восприимчивые к инфекции люди. После появления первых контагиозных больных, играющих роль «запала», заболеваемость поначалу растет по экспоненте в силу наличия неограниченного пула восприимчивых к инфекции людей вокруг каждого нового заболевшего. Со временем, однако, этот пул иссякает, по мере того, как заболевшие умирают или выздоравливают и приобретают иммунитет, и заболеваемость, перевалив через колоколообразный пик, начинает также по экспоненте затухать. Поэтому, если нарисовать временной график числа новых случаев инфекционного заболевания в популяции, ставшей жертвой эпидемии, мы увидим перед собой кривую, близкую к нормальному (гауссову) распределению.