Предполагается, что мы, люди, тысячелетиями активно притягивали в самую свою гущу природные зоонозные резервуары гриппа и даже искусственно создавали новые, одомашнивая диких животных. Если так, то следующая величайшая угроза нашему здоровью, если понимать под таковой очередную пандемию смертоносного гриппа, весьма вероятно, будет исходить отнюдь не от диких птиц. Зачем так далеко ходить, когда у нас прямо под боком живут домашние утки? Ведь они не просто ходячие, летающие и плавающие инкубаторы гриппа, а самые эффективные из подобных инкубаторов, как следует из открытий, сделанных еще в 1970-х годах Клодом Аннуном и другими вирусологами и эпидемиологами. Археологические находки свидетельствует о том, что впервые уток одомашнили в южном Китае около 4000 лет тому назад. На сегодняшний день в мире насчитывается около миллиарда голов домашних уток, и численность их, вероятно, даже превышает поголовье их диких сородичей, обитающих в природных условиях. Китайские крестьяне, к примеру, так и вовсе живут и работают с утками бок о бок: отправляясь возделывать рисовые поля, прихватывают уток с собою и выпускают их кормиться насекомыми и прочими вредителями на залитые водой делянки, где они без присмотра спокойно тусуются с дикими утками. Вот уже 150 лет (то есть началось это задолго до испанского гриппа), штаммы гриппа беспрепятственно передаются от домашних птиц к диким и в обратном направлении. Иными словами, благодаря сложившейся практике птицеводства мы теперь еще и дикую природу обогащаем новыми вирусами. Вирус гриппа 1918 года мог перекинуться на людей и от диких птиц (напрямую или транзитом через свиней), но не менее вероятно и то, что он передался человеку от уток, собственноручно выращенных на птичьем дворе.
Наше право перекладывать вину за собственные беды на других выглядит весьма зыбким. Если молекулярные часы не врут, человечество само вносило немалый вклад в обрушивавшиеся на него пандемии, начиная как минимум с «испанки» 1918 года. В XX столетии полномасштабные пандемии гриппа разразились еще дважды: в 1957 году «азиатский» грипп унес около двух миллионов жизней, а в 1968 году «гонконгский» – вероятно, вдвое больше. Вызваны они были штаммами подтипов H2N2 и H3N2 соответственно, однако львиная доля их внутренних генов была унаследована от вируса H1N1 образца 1918 года, что заставило Таубенбергера и его соавтора, эпидемиолога Дэвида Моренса, окрестить испанский грипп «матерью всех пандемий»[326]. В 1930-х годах британские и американские исследователи, продемонстрировавшие вирусную природу гриппа, немало удивили своих коллег заявлением, что испанский грипп, вероятно, перешел из человеческой популяции в свиную, а вовсе не пришел к людям от свиней. Хронологическое сравнение нуклеотидных последовательностей вирусов человеческого и свиного гриппа впоследствии подтвердило их подозрения, а в 2009 году вирус подтипа H1N1, циркулировавший в свином стаде с 1918 года, накопив достаточно мутационных изменений, снова обрушился на человечество и запустил первую пандемию гриппа в новом тысячелетии. И окрестили ее, по понятным причинам «свиным» гриппом, хотя, если взглянуть на вещи отстраненно и в достаточно широких временных рамках, грипп этот пришел, точнее, вернулся от человека к человеку, хотя на некоторое время и был изгнан в свиней. Но свиньи-то оказались не более чем посредниками.
Глава 3
Человеческий фактор
Оставалась нерешенной лишь одна, но очень большая и трудная головоломка. Ладно, пусть двадцати-тридцатилетние были особо уязвимы по сравнению с представителями прочих возрастных категорий, – но почему и среди них одни были явно уязвимее других? Как вышло, что воздействие испанского гриппа на человеческий организм варьировалось еще и в