Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

В чем причины такой избирательности на грани дискриминации? Отчасти она проистекала от неравенства в доходах и благосостоянии в зависимости от сословной принадлежности, которая в свою очередь, могла коррелировать с этническими и расовыми корнями[329]. Апологеты евгеники не преминули объяснить ее «неполноценной конституцией» представителей «вырожденческих рас», лишенных жизненной энергии, необходимой для преуспевания, и тяготеющих к себе подобным обитателям трущоб и фавел, где их, естественно, преследуют и добивают всяческие болезни (иными словами, главный аргумент сторонников евгеники сводился к тому, что итальянцы болеют и умирают чаще других сугубо по причине того, что они итальянцы, и так им и надо). На самом же деле, основными факторами, из-за которых особо уязвимыми перед лицом болезни были именно иммигранты и этнические меньшинства, были плохое питание, стесненные бытовые условия и недоступность качественной медицинской помощи, что по совокупности и ослабляло их «конституцию», делая бедняков, иммигрантов и представителей этнических меньшинств особо восприимчивыми к болезни и снижая их шансы на выздоровление. Именно по последней причине в Корее, к примеру, заболеваемость среди этнических корейцев и японцев была примерно на одном уровне, а вот умирали корейцы вдвое чаще[330]. По той же причине и в Индии сильнее всего пострадали племена бхилов, коренных обитателей труднодоступных лесов округа Данг на юго-востоке штата Гуджарат (в период между переписями 1911 и 1921 годов численность бхилов снизилась на 16,5 %, вероятно, именно из-за испанского гриппа). Эти носители древнего языка бхили очень кичились своей «близостью к почве» и статусом адиваси, исконных обитателей здешних мест, – вот только британцы и даже более осовременившиеся народы Индии смотрели на коренное население Данга как на отсталых дикарей[331].

Статистики долго водили за нос самих себя и широкую публику сводными данными, согласно которым в Париже самая высокая смертность наблюдалась в самых богатых кварталах, пока сами же не удосужились разобраться с тем, кто там в действительности умирал. Кашлявшими за помпезными фасадами архитектурного наследия барона Османа[332] оказались не владельцы апартаментов на этажах для господ, а обитатели chambres de bonne[333] в чердачных мансардах. Тереза Макбрайд в книге «Домашняя революция» объяснила это вполне доходчиво: «Проживая прямо над апартаментами своих нанимателей с нижних этажей, прислуга была обособлена в отдельное общество, так что без нужды ее было не видать и не слыхать, а при надобности всегда можно было тут же позвать». Работали горничные и слуги по 15–18 часов в сутки, а спали в тесных каморках, часто по нескольку человек в каждой. «Комнатки прислуги были обычно очень тесные, со скошенными потолками, темные и плохо проветриваемые, неотапливаемые, грязные и не обеспечивавшие ни приватности, ни даже личной безопасности», – писала Макбрайд[334]. Грипп, возможно, и был «демократичен», как отмечал один французский историк, но вот общество, которое он поразил, демократичностью не отличалось ни в коей мере: четверть умерших от испанского гриппа парижанок были из прислуги[335].

Были, однако, и парадоксальные исключения. Афроамериканцы, которых в те годы в США жестоко притесняли, испанский грипп переносили с удивительной легкостью – и даже бравировали этим еще тогда. «Что до так называемого "гриппа", то белые сами себе это большое шоу устроили, пусть сами им и любуются», – заявил некий Дж. Франклин Джонсон в письме в редакцию Baltimore Afro-American, добавляя, что «мы бы и слыхом о нем не слыхивали, если бы ежедневные газеты не втюхивали цветным людям оптом, да еще и семьдесят вторым шрифтом всю эту болтовню про здоровье»[336]. Загадка иммунитета афроамериканцев до сих пор не разгадана (вероятно, они, в отличие от других расово-этнических групп, массово и в легкой форме переболели относительно мягкой весенней формой, послужившей им прививкой от свирепого осеннего гриппа, но тогда откуда такая избирательность действия вируса первой волны?), зато разгадана другая тайна подобного же рода – о причинах в тридцать с лишним раз более высокой смертности на алмазном месторождении Кимберли по сравнению с золоторудным месторождением Витватерсранд (или просто Ранд) в Южной Африке. Там, похоже, виной всему были черные щупальца железнодорожных путей[337].