Блаженны нищие духом

В субботу он проснулся рано, как от толчка: а вдруг и вправду позвонят? Мозг услужливо выстроил невероятную, фантастическую цепочку — Машка повесила его картины в гостиной, муж у нее крутой бизнесмен, мало ли кто у них бывает в гостях, заметили картины на стене, заохали, заахали, стали спрашивать, чьи они, кто это такой талантливый их написал, ну и так далее… Около двенадцати зазвонил телефон. Андрей рванул к нему, сметая все на пути, и почти закричал в трубку:

— Да! Слушаю!

Это был начальник жэка:

— Андрюх, ты чего так орешь? Слушай, ты до двух дома будешь?

— Буду. А что?

— Забыл тебя вчера предупредить. Жиличку к тебе подселяем, она хотела комнату посмотреть.

Жиличкой оказалась маленькая бойкая квадратная бабенка лет за сорок. Крашенный в ультрарыжий цвет перманент почти не скрывал просвечивающую сероватую кожу головы. Она была в боевом раскрасе, сильно пахла дешевыми духами из парикмахерских его детства и столь же сильно потом, и все у нее было короткое, кроме спины: короткая жидкая стрижка, короткие ручки с короткими пальцами, с короткими широкими ногтями, короткие ноги. И только спина была длинной, мощной и плоской. Проходясь по квартире, она периодически сыпала шутками-прибаутками, на все у нее находился либо какой-то обрывок частушки, либо поговорка, либо крылатое выражение. Алчно оглядев оставшийся после Машки осиротелый нехитрый скарб, она спросила:

— Что упало — то пропало. Забирать не будут?

— Да вряд ли… А там кто его знает, — ответил начальник.

— Ну а мы пока попользуемся. Не мыло, не смылится.

— Валентина, кто это мы? Кто это мы? Ты здесь одна будешь проживать. Я тебя уже предупреждал.

— Ты да я, да мы с тобой… Да мы с Андрюшенькой, будем жить-поживать да добра наживать, — и она хохотнула.

— Ну ты и дурак, — вполголоса сказал начальник жэка Андрею, когда они на минуточку остались наедине. — Надо было перетащить к себе в комнату хотя бы шкаф. Теперь у нее хрена-с-два выцарапаешь.

— Да ладно… — вяло отмахнулся Андрей.

— Не ладно. Слышь, Владимировна, ты на все-то рот не разевай. Шкаф Андрея.

— Да пусть его, не нужен мне шкаф. Обойдусь без него. Пусть пользуется. Не нужен мне берег турецкий… чужая земля не нужна… Андрюшенька, — сладеньким голоском затянула из кухни Валентина, — у тебя холодильничек такой маленький, а у меня такой большой… Твой-то у тебя в комнате как раз в углу вместо тумбочки встанет. А то как мы разместимся? Кухонька-то — не разойтись. Ну да в тесноте, да не в обиде…

«Она не виновата, что господь ее такой создал. Ну не дал он ей ни души, ни ума, ни красоты, — часто уговаривал себя Андрей, и прощал ей и назойливость, и наглость, и лживость, и то, что она постоянно шарила у него в комнате, и то, что из благих побуждений она как-то раз навела у него в комнате порядок и снесла на помойку все те его работы, которые попались ей на глаза. Он хотел было поставить на свою дверь замок, но теперь это делать было неудобно по этическим соображениям. Валентина могла обидеться. Она часто без спросу таскала из его холодильника и без того скудные продукты и, если пропажа была очевидна, говорила:

— Андрюшенька, я тут у тебя разжилась чем ни тем, завтра куплю и отдам. Долг платежом красен, как говорится… — И, конечно же, не покупала и не отдавала.

Андрей только махал рукой: мол, не обеднею.

Несколько раз она делала попытки его соблазнить, но, когда поняла бесплодность своей затеи, оставила его в покое. Довольно скоро Валентина стала без стеснения ходить по квартире в неглиже. Андрей морщился, но так и не решился сказать ей что-либо по этому поводу. Кроме того, выяснилось, что она не прочь пропустить рюмашку-другую, однако не курит, и Андрею пришлось выходить с сигаретой на лестничную площадку.

«Да… — думал Андрей, вспоминая свои размышления после ухода Машки, — оказывается, господь может не только отнимать, но и давать…» Он старался бывать дома как можно реже. Доезжал до какой-нибудь станции метро, выходил и бродил по улицам, ходил по музеям, несколько раз ездил по подмосковным монастырям и церквям, но оказалось, что все эти вылазки довольно ощутимо бьют по карману. Появилось ощущение, что мир вокруг него сжимает кольцо и пытается выдавить его из себя.

Однажды он вернулся вечером домой и нашел Валентину пьющей в одиночку на кухне. Было очевидно, что она ждала гостя, но гость не пришел. Она заканчивала бутылку водки.

— Садись сюда, Андрюха, выпей со мной. У меня ведь сегодня день рожденья… И никто не пришел… Ни одна сволочь не поздравила…

Она расчистила рукой место на столе и налила Андрею в рюмку водки.

— Уважь, выпей за мое здоровье. Живы будем — не помрем…

Андрею стало жалко ее, он сел, взял рюмку, помолчал и потом сказал:

— С днем рожденья тебя, Валентина Владимировна. Желаю тебе здоровья, счастья и удачи, — и потянулся рюмкой к ней, чтобы чокнуться. Они чокнулись и выпили.

— Закусывай, Андрюшенька, не стесняйся. Я, может, готовлю не так, как твоя Машка, но тоже кое-что умею и не продаюсь за деньги.

Андрей вспыхнул. Если бы Валентина оскорбила его, он бы промолчал. Но она оскорбила Машку, и он сказал непростительное: