Битвы орлов

У моста суетился полковник Лежён, отдавая распоряжения. В этот момент, точно в греческой трагедии, показалось небольшое шествие: несколько раненых гренадеров, с одной рукой на перевязи, держали здоровыми руками носилки из Скрещенных ружей и плащей; позади ковылял раненый офицер, поддерживая голову лежавшего на носилках. По толпе пронесся шелест: "Ланн! Ланн! Это Ланн!"

Маска бесстрастия мгновенно спала с лица Наполеона. Он подбежал к носилкам и опустился перед ними на колени.

— Ланн, дружище, ты узнаешь меня? — говорил он со слезами в голосе. — Это я, Бонапарт, твой друг!

Лицо Ланна казалось восковым, он потерял много крови. Веки слегка дрогнули, серые губы прошептали:

— Прощай, я умираю…

Деревья шумели, терзаемые ветром, который гнал темные тучи, скрывая звезды и узенький серп молодой луны. Время от времени Наполеон шел справиться о Ланне, брал его холодную руку в свои ладони, поддерживал голову, когда тот просил пить. Ему рассказали, как это случилось: Ланн присел на кочку, скрестив ноги; именно туда и ударило ядро, прилетевшее из Энцерсдорфа и отскочившее от земли. Левое колено было разбито вдребезги, все сухожилия порваны, из артерии хлестала кровь; правое колено тоже пострадало, но не так сильно. Раненого перенесли на Лобау; Лоррей отнял ему левую ногу.

Десять лет назад, в Италии, они все считали себя бессмертными. Бертье, Жюно, Ланн, Массена, Ожеро… Однажды Бонапарт в шутку изображал гадалку, предсказывая им судьбу. Ланну он сказал, что его убьет пушечным ядром, тот рассмеялся: пусть попробует найти на нем живое место. К тому времени Жан был ранен уже больше тридцати раз, а Наполеон — всего один, зато серьезно, в Тулоне, эспонтоном; Эрнандес хотел отнять ему ногу, однако Шарже ее спас. На левом бедре до сих пор осталась вмятина и несколько шрамов… Ничего, даст Бог, всё образуется, Ланн будет ходить на деревяшке.

Лодка для императора была готова; в нее посадили четырнадцать гребцов, лоцмана и несколько хороших пловцов на всякий случай; Лежён пошел доложить. Нащупывая ногой землю, чтобы не наступить на раненого, и выставив вперед руки, чтобы не напороться на сук, он продвигался почти вслепую и где-то на середине пути наткнулся на кого-то, кто шел таким же образом.

— Кто здесь? — послышался знакомый хриплый голос.

— Это я, сир, я искал вас.

— Ну что, лодка готова? — это уже Бертье.

— Да, я отведу вас.

Вода с тихим хлюпаньем плескалась о берег. Император отщелкнул крышку часов, они прозвонили одиннадцать.

— Пора, — сказал он Бертье. — Диктуйте приказ об отступлении.

Гофмаршал Дюрок держал факел, пламя которого сбивало ветром; русский офицер прислонился спиной к Лежёну, чтобы тот мог опереться на него, пока, согнув колено и положив на него ташку, писал под диктовку короткие записки Массена и Бесьеру.

Лодка отчалила, ветер загасил факел. Лежён стоял на берегу, напряженно вглядываясь в темноту. Течение сильное, плеска вёсел не слышно из-за шума листвы, где-то сейчас лодка? Лишь бы ничего не случилось! Однако нужно доставить приказ.

Как это сделать безлошадному? Да еще в темноте?

В толпе солдат у малого моста Лежён заметил сапера, державшего под уздцы лошадь венгерского гусара. Луи подошел к нему.

— Кто дал тебе эту лошадь?

— Капитан минеров.

— Ты знаешь, кто я такой?

— Да, господин полковник.

— Скажи своему капитану, что я одолжил эту лошадь, чтобы исполнить поручение императора. Я верну ее завтра утром или уплачу ему двадцать пять луидоров, если лошадь убьют.

Эх, лошадь слишком приметная! Как бы не пристрелили свои, приняв за венгра…

Редкие огни биваков указывали тропинки в лесу. Выбравшись на равнину, Лежён принял влево, держа курс на тлеющее пепелище, — там должен быть Асперн.

Узкая улочка между руинами домов была загромождена повозками, зарядными ящиками, носилками; Лежён свернул в другую.

— Wer da?

— Stabsoffizier! — ответил Луи, слишком поздно поняв свою ошибку.

К часовому вышел офицер — к счастью, без факела или лампы. Отсалютовав, он вежливо спросил:

— Darf ich fragen, wie viel Uhr ist es?

— Mittemacht![64]— Лежён поворотил коня и дал ему шпоры.

Мимо него тотчас засвистели пули. Он мчался галопом к темной шевелящейся тени с горящим во мраке глазом — роще, мимо которой ехал только что; но вот и оттуда раздались выстрелы.

— Не стреляйте! Я француз!

— Какой там б… сын шляется по моим аванпостам? — рявкнул знакомый бас.

— А, это вы, генерал Легран! Скажите, где я могу найти маршала Массена? Я не знал, что вы ушли из Асперна.

— Друг мой, как вы неосторожны! — Белые лосины Леграна проступили из темноты. — Я понятия не имею, где маршал, но должен быть где-то здесь, в лесочке. Спросите там, у костров.

Лежён кружил по леску в бесплодных поисках, никто не мог его направить. Лошадь он вел теперь в поводу. Под сапогами что-то теплое — пепел от угасшего костра.

— По ногам-то не ходите!

Прямо на земле лежал человек, закутавшись в плащ; из-под полы выглянуло сердитое лицо.

— Господин маршал! Насилу я вас отыскал. — Лежён наклонился и перешел на шепот. — Я привез вам приказ об отступлении.

— Я ждал его, я готов. — Массена сел. — Бесьер предупрежден?