Битвы орлов

— Еще нет, господин маршал, я сейчас еду к нему.

— Хорошо! Ступайте и сделайте так, чтобы мост был свободен. Я иду.

***

Войска расположились в окрестностях Бадена, в двадцати пяти верстах от Вены. Пехота жила в больших бараках, крытых соломой, кавалерия стояла на квартирах, дворец эрцгерцога Карла отвели под госпиталь для офицеров, большие особняки — для солдат. Это была своего рода награда для армии, которая провела три дня на острове Лобау, ночуя на мху под деревьями и питаясь кониной, пока наконец не спала вода. В некоторых пехотных полках под ружьем оставалось не больше полусотни человек, в кирасирских дела обстояли не лучше. Левенштерн, раздумавший умирать и спасшийся в лодке вслед за Бонапартом, теперь разглагольствовал о том, что, если бы эрцгерцог Карл, вместо того чтобы праздновать победу, начал бы обстреливать Лобау, вся французская армия была бы разбита на глазах у императора.

Чернышев не вступал в эти разговоры. Он проводил большую часть времени в Кайзер-Эберсдорфе, где Бонапарт устроил свою штаб-квартиру, и беседовал с адъютантами Бертье. Французы — люди откровенные, они любят обсуждать сражения, в которых участвовали сами, из непринужденной болтовни можно почерпнуть немало интересного о сильных и слабых сторонах императорской армии. Очень забавно бывает читать после этого бюллетени, в которых те же самые события описаны… скажем так, с большой фантазией. Чернышев как-то заметил это в шутку Никола де Сент-Эньяну, которого знал еще по Петербургу.

— Это правда, — отвечал тот серьезно, отхлебнув из своего бокала, — но если хотите, я скажу вам, в чем разница между нашими и вашими бюллетенями.

— Весьма обяжете.

— Мы пишем бюллетени для парижских зевак и легковерных людей в Европе, но нашему императору мы всегда говорим правду. Вы же в своих рапортах скрываете правду от вашего государя, хотя в гостиных ее знают.

Александр весело рассмеялся.

***

"Дорогая кузина, маршал умер нынче утром от ран, полученных на поле славы. Мое горе соразмерно Вашему; я потерял самого выдающегося полководца во всей моей армии, товарища по оружию на протяжении шестнадцати лет, которого я считал своим лучшим другом".

Наполеон отложил перо и закрыл лицо руками. Четыре дня всё шло хорошо, возле Ланна дежурили четыре врача, сменяя друг друга, он как будто шел на поправку, они пару раз приятно поболтали, и вдруг — снова жар, бессвязные речи… Знаменитый доктор Франк, венское медицинское светило, смог лишь подтвердить диагноз: гангрена. Пациента уже не спасти. Он умер в пять часов утра тридцать первого мая. Какая потеря для Франции!

***

— Славься, — прошептал Гайдн одними губами.

Врач со священником переглянулись, но Иоганн Эльслер уже сел за фортепиано. После короткого вступления он негромко запел:

Славься, Франц, наш император,
Добрый император Франц…

Священник боязливо покосился на раскрытое окно. У дверей дома стоит французский караул, присланный самим Наполеоном, чтобы великому композитору не нанесли никаких обид. Не дай Бог, если они поймут… Хотя, с другой стороны, что преступного в том, чтобы исполнить последнюю волю умирающего, который хочет услышать одно из самых известных своих произведений?

Лицо Гайдна было почти так же бледно, как наволочка на подушке, худые щеки отливали голубизной, верхняя губа запала. Он слушал, закрыв глаза; указательный палец правой руки, лежавшей вдоль тела, слегка покачивался из стороны в сторону, отмечая ритм.

Эльслер пел всё громче и уверенней. К третьему куплету к нему присоединился доктор.

Радость, обойми народы!
Край родной, вовек цвети!
Прочь, напасти и невзгоды,
Счастье ждет нас впереди!
Братство станет нам оплотом,
К небу внуков песнь летит…
Священник подхватил припев:
Славься, Франц, наш император!
Добрый император Франц!

Редкие прохожие, вскинув голову к окну во втором этаже, пугливо ускоряли шаг, однако солдаты, казалось, не обращали на музыку никакого внимания. Эльслер взял последние аккорды. Доктор пощупал пульс и отошел в сторону; священник сложил руки покойного на груди.

ЧЕРНАЯ РЕЧКА

— Бонапарт! — негромко скомандовал Лунин.

Пёс бросился вперед, в три скачка нагнал прохожего, прыгнул, толкнув передними лапами в спину, сорвал зубами шляпу с его головы и принес хозяину.

— Милостивый государь! Что это за шутки!

Лицо прохожего было красно, щеки тряслись от возмущения. Лунин уже нёс ему шляпу, отряхивая ее по пути, остановился и подал с учтивым поклоном.