Битва за Рим

– Я думал, отец, что мне назначено жениться на дочери богача Гая Коссуция.

Цезарь вспыхнул и поджал губы:

– Верно, брак с Коссуцией обсуждался. Но окончательного согласия дано не было, и я бы предпочел для тебя такую женитьбу. И такое будущее.

– Сейчас соображу… – начал Цезарь-младший задумчивым тоном. – Как фламину Юпитера мне нельзя видеть человеческие трупы. Нельзя трогать ничего железного, от ножниц и бритвы до меча и копья. Мне запрещено носить любые узлы, прикасаться к козам, лошадям, собакам, плющу. Есть сырое мясо, пшеницу, дрожжевой хлеб, бобы. Брать в руки кожаные вещи. У меня много интересных и серьезных обязанностей. Например, объявлять о начале сбора урожая на Виналии. Погонять овец на торжественном шествии перед жертвоприношением suovetaurilia. Прибираться в храме Великого Бога. Проводить очистительный обряд в доме умершего. О, сколько всего захватывающего и важного!

Все трое слушали, не понимая по тону Цезаря-младшего, сарказм это или наивность.

– Каков твой ответ? – в третий раз спросил Марий.

На него уставились голубые глаза, до того похожие на глаза Суллы, что Марию на мгновение почудилось, что перед ним сам Сулла, и он невольно потянулся за мечом.

– Мой ответ… Благодарю тебя, Гай Марий! Ты так внимателен, ты не пожалел своего времени, чтобы позаботиться обо мне и определить мою будущность! – проговорил мальчик без всякого чувства и напора. – Я хорошо понимаю, почему ты позаботился о моей скромной судьбе, дядя. От фламина Юпитера ничто не укроется! Но скажу тебе и другое, дядя, нельзя изменить предначертанной судьбы, ничто не помешает человеку исполнить своего предназначения!

– А, так ты не сможешь исполнять обязанности жреца Юпитера! – крикнул Марий, уже рассердившийся; как ему хотелось, чтобы мальчишка корчился, умолял, рыдал, катался по земле!

– Надеюсь, что смогу! – молвил пораженный Цезарь-младший. – Ты неверно меня понял, дядя. Искренне благодарю тебя за эту новую, воистину геркулесову задачу, которую ты передо мной поставил. – Он взглянул на отца. – Теперь я пойду домой, – сказал он. – Идем? Или у тебя есть еще дела здесь?

– Нет, я иду, – ответил, вздрогнув, Цезарь, а потом вопросительно глянул на Мария. – Ты не возражаешь, консул?

– Ничуть, – ответил Марий и пошел провожать отца и сына по Нижнему форуму.

– Луций Цинна, мы увидимся позже, – сказал Цезарь, подняв на прощанье руку. – Благодарю за все. Этот конь из легиона Гратидиана, у меня нет для него стойла.

– Не тревожься, Гай Юлий, я поручу забрать его кому-нибудь из моих людей, – ответил Цинна и поспешил обратно в храм Кастора и Поллукса, находясь в куда лучшем настроении, чем перед встречей с Марием.

– Полагаю, – заговорил Марий после этого обмена любезностями, – мы поженим наших детей уже завтра. Свадьбу можно отпраздновать на рассвете в доме Луция Цинны. Потом в храме Великого Бога соберутся великий понтифик, коллегия понтификов, коллегия авгуров и все младшие жреческие коллегии для инаугурации наших новых фламина и фламиники Юпитера. С посвящением придется подождать, пока ты не облачишься во взрослую тогу, Цезарь-младший, но вступление в должность уже влечет за собой многие обязательства.

– Еще раз благодарю тебя, дядя, – повторил Цезарь-младший.

Проходя мимо ростры, Марий остановился и указал на десяток ужасающих трофеев, окаймлявших ораторский помост.

– Взгляните! – вскричал он на прощанье счастливым голосом. – Каково зрелище!

– Да, – сказал Цезарь, – зрелище впечатляет.

Его сын ускорил шаг, видимо не сознавая, как догадался его отец, что всех обогнал. Оглянувшись, отец заметил семенившего за ними сзади, на почтительном расстоянии, Луция Декумия. Цезарю-младшему не пришлось посещать это жуткое место в одиночку; как ни противен был этот тип Цезарю, ему все же было спокойнее знать, что тот неотлучно находится при его сыне.

– Сколько он уже пробыл консулом? – спросил вдруг мальчик. – Целых четыре дня? А кажется, что целую вечность! Никогда раньше я не видел свою мать плачущей. Всюду мертвецы, рыдают дети, половина Эсквилина в огне, ростра утыкана отрубленными головами, кровь льется рекой, его бардиеи, как он их называет, тискают женщин и хлещут вино! Что за славное седьмое консульство! Сам Гомер, должно быть, бродит по канавам Элизиума, мечтая напиться крови и воспеть деяния седьмого консульства Гая Мария! Рим нынче может напоить кровью Гомера!

Что ответить на такую диатрибу? Никогда не бывая дома и не понимая сына, Цезарь не знал, что сказать, потому промолчал.

Влетев в дом вместе с нагнавшим его отцом, мальчик остановился посреди приемной и крикнул во все горло:

– Мама!

Цезарь услышал звук падения тростникового пера, потом увидел жену, испуганно выбежавшую из своей рабочей комнаты. От ее красоты не осталось почти ничего, она исхудала, под глазами залегли черные полукружья, лицо отекло от рыданий, губы были искусаны.

Все ее внимание было сосредоточено на Цезаре-младшем; убедившись, что он цел и невредим, она едва устояла на ногах: напряжение сменилось упадком сил. Потом она увидела, кого привел сын, и у нее подкосились колени.

– Гай Юлий!