Он поддержал ее, не дав рухнуть, и крепко обнял.
– О, как я рада, что ты вернулся! – сказала она, уткнувшись лицом в пропахшие конским потом складки его плаща. – Здесь царство ужаса!
– Скажите, когда закончите, – напомнил о себе Цезарь-младший.
Родители оглянулись на сына.
– Я должен кое-что тебе сообщить, мама, – сказал тот, озабоченный только собственным горем.
– Что такое? – рассеянно спросила она, приходя в себя от двойного потрясения: сын был невредим, муж вернулся домой.
– Знаешь, что он со мной сделал?
– Кто? Твой отец?
Цезарь-младший снисходительно махнул рукой в сторону отца:
– Нет, не он!
– Что сделал Гай Марий? – спросила она внешне спокойно, но содрогаясь внутри.
– Назначил меня фламином Юпитера! Завтра поутру мне велено жениться на семилетней дочери Луция Цинны и сразу вслед за этим вступить в должность, – процедил Цезарь-младший сквозь зубы.
Аврелия ахнула и не нашла, что сказать; сначала она испытала огромное облегчение, потому что, услышав, что Гай Марий призывает Цезаря-младшего на Нижний форум, страшно испугалась. Пока сын отсутствовал, она безрезультатно занималась сложением в столбик, все время получая разные суммы, перед ее мысленным взором вставали картины одна другой страшнее, о которых она только слышала и которые теперь пришлось увидеть ее сыну: головы на ростре, мертвые тела, спятивший старик.
Цезарь-младший устал ждать ответа и приступил к описанию сам:
– Никогда я не отправлюсь на войну и не брошу вызов его военной славе. Никогда не буду претендовать на консульство – в этом тоже я ему теперь не соперник. Мне нечего мечтать о титуле Четвертого Основателя Рима. Вместо этого я всю жизнь буду бормотать молитвы на языке, никому из нас уже непонятном, подметать храм, спешить на зов любого Луция Тиддлипусса, чей дом потребуется очистить, и щеголять в смехотворных одеяниях! – Руки с квадратными ладонями и длинными пальцами, по-мужски красивые, взлетели в воздух и беспомощно скомкали пустоту. – Этот старик отобрал у меня права, доставшиеся мне по праву рождения, с одной-единственной целью, чтобы я не затмил его славы!
Ни мать, ни тем более отец не знали, что у Цезаря-младшего на уме, и тем более не были посвящены в его мечты о будущем; теперь они ошеломленно внимали его пылкой речи и напряженно размышляли, как объяснить ему происшедшее и неизбежность предначертанного. Необходимо было внушить ему, что при этих обстоятельствах лучшее, что он может сделать, – это с благодарностью принять свою судьбу.
Отец сделал ставку на суровое неодобрение.
– Не говори ерунды! – сказал он.
Мать была одного мнения с отцом, ведь именно она всегда пыталась привить сыну чувство долга, покорность, самопожертвование – те римские добродетели, коих он, как оказалось, был напрочь лишен. Поэтому и она сказала:
– Не будь смешон! – Но все же добавила: – Ты всерьез считаешь, что мог бы соперничать с Гаем Марием? Это никому не по плечу!
–
– Если ты так оцениваешь пожалованную тебе великую привилегию, Гай-младший, – промолвила она, – то это значит, что Гай Марий был прав, возложив на тебя эти обязанности. Это необходимый тебе якорь. Теперь твое положение в Риме обеспечено.
– Не желаю обеспеченного положения! – крикнул мальчик. – Хочу
Цезарь напустил на себя грозный вид.
– Это черная неблагодарность! – изрек он.
– О, отец! Как ты можешь быть столь недальновиден? Не меня надо судить – Гая Мария! Я таков, каким всегда был. О неблагодарности нет речи. Отягощая меня грузом, от которого мне придется тем или иным способом избавляться, Гай Марий нисколько не заслуживает моей благодарности! Его побуждения нечестивы и эгоистичны.
– Когда ты перестанешь переоценивать себя? – в отчаянии вскричала Аврелия. – Сын мой, ты с самых малых лет только и слышал от меня о том, что твои запросы непомерны, как и твое тщеславие!
– Что с того? – В тоне мальчика все явственнее слышалось отчаяние. – Мама, судить обо всем этом пристало одному мне, и только в конце жизни, а не до того, как она началась! А теперь она может и вовсе не начаться!
Цезарь решил, что пора зайти с другого конца.
– Гай-младший, нам не оставили выбора. Ты побывал на Форуме и знаешь, что произошло. Если Луций Цинна, старший консул, считает, что осторожность требует во всем соглашаться с Гаем Марием, то я ничего не могу поделать! Я должен думать не только о тебе, но и о твоей матери, о девочках. Гай Марий уже не тот, что прежде. У него душевная болезнь. Но власть в его руках.