Битва за Рим

В первые дни своего седьмого консульства Марий ни разу не был дома и не видел Юлию; даже Марий-младший был отослан из города перед новогодним днем с заданием распустить людей, в которых Марий больше не нуждался. Сначала он как будто опасался, что Юлия его найдет, и прятался за спинами своих бардиеев, имевших строжайший приказ увести ее домой, если она вдруг появится на Форуме. Но минуло три дня, Юлия не показывалась, и он облегченно перевел дух; на его душевное состояние указывали только бесконечные письма с мольбами не возвращаться в Рим, которые он писал сыну.

– Он совершенно безумен, но притом вполне рассудителен: он знает, что после этой кровавой бани не сможет смотреть Юлии в глаза, – сказал Цинна своему другу Гаю Юлию Цезарю, как раз вернувшемуся в Рим из Аримина, где он помогал Марию Гратидиану удерживать Сервилия Ватию в Италийской Галлии.

– Где же он в таком случае живет? – спросил мертвенно-бледный шурин Мария, крайним усилием воли не сорвавшийся на крик.

– Поверишь ли, в палатке! Вон в той. Видишь? Он разбил ее у Курциева озера, в нем он купается. Спать вообще не спит. Когда он не кутит с самыми отпетыми из своих рабов и с этим чудовищем Фимбрией, то без конца бродит и во все сует свой нос, ну точно старуха с клюкой, которой до всего есть дело. Ничто для него не свято! – Цинна поежился. – У меня нет на него управы. Не представляю, что у него на уме, что он выкинет в следующую минуту. Сомневаюсь, что он сам это знает.

Слухи о безумствах, охвативших Рим, дошли до Цезаря, когда он приехал в Вейи, но они были такими невероятными и смутными, что он не поверил, хотя и поменял маршрут. Вместо того чтобы пересечь Марсово поле и там поприветствовать своего свойственника Сертория, Цезарь, преодолев Мульвиев мост, решил сделать крюк и поехал к Коллинским воротам; ему было уже известно, что там больше не стоит армия Помпея Страбона и что сам Помпей Страбон мертв. В Вейях он узнал, что Марий и Цинна стали консулами, и отчасти по этой причине не поверил молве о невероятной вспышке насилия в городе. Но у Коллинских ворот стояло около сотни солдат.

– Гай Юлий Цезарь? – обратился к нему центурион, хорошо знавший легатов Гая Мария.

– Да, – ответил Цезарь с растущей тревогой.

– Консул Луций Цинна приказал направить тебя прямо к нему, в храм Кастора.

Цезарь нахмурился:

– Я с радостью проследую туда, центурион, но сперва хотел бы заглянуть домой.

– Велено сразу, Луций Юлий, – сказал центурион одновременно учтиво и властно.

Цезарь, стараясь не тревожиться раньше времени, поскакал прямо по Длинной улице на Форум.

Дым, заметный в безоблачном синем небе даже издали, еще от Мульвиева моста, теперь окутал все вокруг, в воздухе стоял запах гари; с нарастающим ужасом он видел разбросанные там и сям вдоль широкой прямой улицы трупы мужчин, женщин и детей. Когда он достиг Субуры, сердце уже молотом било у него в груди, и он боролся с желанием повернуть коня и поскакать домой, чтобы убедиться, что его семья не пострадала. Но инстинкт подсказывал, что ради блага семьи ему лучше ехать туда, куда приказано. То, что по улицам Рима прокатилась война, не вызывало сомнения; издали, от скученных инсул Эсквилина, доносились истошные крики и вопли. На всем Аргилете не было ни единой живой души; тогда Цезарь повернул на Сандальную улицу и въехал на Форум в самой его середине, чтобы обогнуть постройки и добраться до храма Кастора и Поллукса, не попадая на Нижний форум.

Он нашел Цинну у ступенек храма и узнал от него о случившемся.

– Чего ты от меня хочешь, Луций Цинна? – спросил он, не отрывая глаз от большой палатки рядом с Курциевым озером.

– Я ничего от тебя не хочу, – ответил Цинна.

– Так отпусти меня домой! Всюду пожары, я должен позаботиться о спасении семьи!

– Тебя вызвал не я, а сам Гай Марий. Я всего лишь сказал страже на воротах первым делом направить тебя ко мне, поскольку подумал, что ты можешь не знать обо всех событиях.

– Зачем я Гаю Марию? – дрогнувшим голосом спросил Цезарь.

– Давай спросим его, – предложил Цинна и зашагал с ним рядом.

Теперь трупы на улице были без голов; при виде ростры и украшений на ней Цезарь чуть не упал в обморок.

– Это же мои друзья! – вскричал он, залившись слезами. – Мои братья! Мои соратники!

– Говори тише! – посоветовал ему Цинна без всякого выражения. – Если тебе дорога жизнь, не плачь и не падай в обморок. Пусть ты ему и шурин, но в новом году я уже не удивлюсь, если он прикажет казнить собственную жену или родного сына.

Гай Марий стоял между своей палаткой и рострой, беседуя с великаном Бургундом. И с тринадцатилетним сыном Цезаря.

– Гай Юлий, как я рад тебя видеть! – загрохотал Марий, тиская Цезаря в объятиях и целуя с показной сердечностью. Цинна заметил, что от этого зрелища мальчик поморщился.

– Гай Марий… – прохрипел Цезарь.

– Ты всегда был на высоте, Гай Юлий. В твоем письме написано, что ты приедешь сегодня, и вот ты здесь. Дома, в Риме. В Риме, дома.

Марий кивнул Бургунду, и тот сразу ушел.