Читаем Битва на поле Куликовом полностью

Но имел страх и Митяй, пуще всего боялся битвы с татарами — еще убьют великого князя, что тогда станется с ним, с Митяем?

Нравится Дмитрию, что удел Митяя церковные дела. Дмитрий возвысил его. В благодарность рад Митяй служить великому князю верой и правдой.

* * *

Уже давно не наезжал в Москву Ерофейка. Крестьянствует с Фролом. В гору пошло хозяйство. Щедрый урожай собрали. И скот расплодился. Много холста напряли за долгие зимы жена Ерофейкина Анюта с бабушкой Пелагеей. Решили ехать на торг в Москву: лишнее продать, надобное купить.

— Да и дружков моих проведаем, — сказал Ерофейка.

Запрягли двух коней. Один из них не вернется домой: продадут. Анюта в телеге сидит. Ерофей верхом на упряжной лошади, мужчине негоже ехать в телеге.

Весело катятся колеса: только спицы мелькают. Катились, пока не остановили их перед мостом через речку:

— Платите мыт[14] за проезд!

Заплатили, поехали дальше, пятьдесят верст впереди. Снова мостки через речку узкую, да и речкой не назовешь — лужа лужею, а слуга боярский тут как тут:

— Платите за то, что по земле боярина Ивана Петровича едете!

Заплатили. Поехали дальше.

— По земле боярина Федора Ивановича едете, платите за проезд! — в другом месте остановили.

— Не едем, а спотыкаемся о земли бояр больших и малых, — с досадой сплюнул Ерофейка.

По дороге пристал к ним человек, попросил подвезти, тоже шел в Москву. Так на мытной заставе прицепился к нему мытник:

— Плати!

— Да я ж без торговли еду, — взмолился человек. — Не мытарь ты меня, не мучай, Христом-богом прошу тебя.

А мытник все свое:

— Плати!

— Надобно бы нам объехать это место мытное, — сказала Анюта.

— Да что ты, штраф сдерут, еще больше заплатишь, — вздохнул Ерофейка.

Наконец подъехали к Москве. Дивится Анюта, охает-ахает, глядя на высокие, трехъярусные терема бояр со светлицами, на избы с подклетями, горницы, на избы-поземки, на великое множество церквей.

А вот и Великий посад, тут торг. Опять мытный двор. Платят тут пошлину со скота, телеги и колес, платят весчее — за взвешивание товаров, платят тамгу и осмничее в пользу князя — с цены на товар по три копейки с рубля. А на животинном мытном дворе снова пошлины берут.

— Кому ж пойдут все эти деньги? — спрашивает Анюта мужа.

— После смерти младшего брата князя Дмитрия — Ивана, — объясняет Ерофейка, — две доли идут великому князю Дмитрию Ивановичу, а одна доля князю серпуховскому Владимиру Андреевичу, ибо совместно владеют Москвой.

Как муравьев на муравейнике народу на Великом торгу, даже страшно Анюте. Чем только тут не торгуют! Продается ячмень и просо, рожь, пшеница, репа и капуста — все, что родит земля крестьянину, что он выращивает на ней, все, что собирают с землепашцев князья да бояре.

Мычат быки, коровы, блеют овцы, визжат свиньи…

На торгу найдешь все, что изготовляют искусные руки ремесленников — московских кузнецов, литейщиков, серебряников-ювелиров, гончаров, кожевников, сапожников.

Городские люди покупают сельский товар, а сельские — городской. Богатые люди рядятся в сурожском ряду: там дорогие шелка, украшения. Тут же диковинная бумага, привезенная из далекой Италии. Не знают бумаги на Руси, пишут на пергаменте, выделываемом из кожи. А рядом гости-суконники. Возят в Москву тонкие полотна, сукна. Разложили свои товары восточные купцы.

И русские товары — меха, мед, кожи, воск, сало, щетина, дорогой моржовый клык — «рыбий зуб» — расходятся и в Царьград, и в немецкую сторону, и в Орду. Всех товаров и не счесть, что увозят с русской земли купцы-гости.

В ряду, где продают холсты, разложила свои изделия Анюта. Да не столько продает, сколько по сторонам глядит.

Вдруг послышался громкий голос. Выкрикивает слова, по всему торгу слышно:

— Разыскиваются поджигатели дворов боярских Иванка, Гридя-кузнец! Разыскиваются беглые холопы Федька да Бориска!

— Бирючи[15], — пояснил Ерофейка, — кричат о пропажах и розысках.

Долго слышалось:

— Разыскиваются поджигатели… беглые холопы…

И наконец шум торга поглотил голоса бирючей.

А вечером собрались дружки с женами у Доронки-кузнеца: сам Доронка со своею Оленой, Юрка с Ксюшею, дебелой да румяной, и Ерофейка с Анютою. То-то радостно! И меда пьяного за встречу свою выпили. Ах, давно не виделись! Глядите-ка, как возмужали! Не токмо жены у нас, и детки есть.

— Так что, Доронка, — спросил Ерофей, — как доспех? Помнишь, говорил, всем скуешь.

— А идемте-ка, что покажу.

И увидели друзья мечи, сделанные умелыми руками Доронки. По заказу самого князя Дмитрия Ивановича изготовил. Булатные, дорогие. Простому кузнецу таких не иметь. И друзьям его тоже.

— Что так, то так, — сокрушенно ответил Юрка. И вздохнул: так и останется, видно, доспех ратный мечтой несбыточной.

Замолчали три друга, аль закручинились?

А женам их весело: хвалят Анютины обновы, сообщают друг другу новости московские да сельские.

* * *

Двенадцать лет Евдокия Дмитриевна живет в Москве великой княгиней. Растут у нее дети, а все любит она своего князя, как в первый месяц после свадьбы. Уедет Дмитрий по делам княжеским — места себе не находит, выбегает на стук конских копыт: не он ли вернулся, ее возлюбленный?

Перейти на страницу:

Все книги серии Пионер — значит первый

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза