Битва

Вернувшись из той поездки, он с головой окунулся в формирование «чудно́го» отдела и во многих мелких и крупных вопросах, которые захлестнули его, требовали решений, мало-помалу забывал увиденную тяжелую картину, отвлекался от неприятных ощущений.

В один из тех дней и пригласили их с Борисом Силычем в Кремль. Сообщили об этом накануне вечером — они уже собирались по домам. Бутаков, одетый в плащ, но без шляпы, не выразил ни удивления, ни особой радости; положив трубку на аппарат, сказал:

— Завтра в десять совещание в Совмине. Вам тоже быть.

…Председательствовал один из заместителей Предсовмина. Умнов знал его лицо по портретам — усталое, сосредоточенное.

— Вопрос у нас один. Речь идет о письме группы маршалов в Центральный Комитет. Кое-кто из вас уже ознакомился с ним. Главный смысл письма вкратце сводится к тому, что, по представлению авторов, сейчас уже — а в перспективе тем более — назрела, видимо, крайняя необходимость создания противоракетной системы. Доказательства — бурное развитие и накопление стратегических ракет в ряде стран агрессивных блоков НАТО, СЕАТО, СЕНТО… Отсюда возникает и другая, как следствие, мысль: развитие ракет ставит под сомнение значение в будущем авиации и морского флота… Точнее, бомбардировочной авиации и надводных кораблей. Насколько эти проблемы взаимосвязаны? Представляется, что в этом таится возможность для серьезного изменения численного состава армии. Вот круг вопросов. Давайте обсудим сложившуюся ситуацию и, если удастся, выработаем точку зрения.

Обсуждение оказалось горячим, взрывчатым. Выступивший маршал Янов поддержал письмо, присоединился к высказанной в нем озабоченности, но и сказал о сохранении стратегической авиации: «Бомбардировщики есть, есть к ним и бомбы. Значит, подумывая о журавле в небе, нельзя отпускать синицу, которая в руке…»

Были и сторонники резких мер — только противоракетные системы; другие вскакивали, возражали: «Ребенка с водой выплеснуть хотим!»

Поднялся адмирал — по четыре шитые звезды на погонах двубортного кителя; поначалу спокойно, без вдохновения, вроде бы даже равнодушно, как показалось Умнову, доказывал значение и роль надводных кораблей. Закончил речь неожиданно, оборвав ее, а потом вдруг сказал уже в сильном возбуждении:

— Мы не можем принять точку зрения, выраженную в письме. В нем от начала до конца, извините, ерунда. Вот! — И сел.

Лишь мимолетная болезненная тень скользнула по чисто выбритому спокойному лицу председательствующего; что же, выдержка у него была завидная, он ровно, как ни в чем не бывало, сказал:

— Но следовало бы выразить отношение к позитивной части письма, а именно — к противоракетной системе.

Звягинцев весь вспружинился, откидываясь от стола, из рукавов пиджака выпростались отменной белизны манжеты, он засветился от предвкушения того, что скажет, что ждет их всех, собравшихся. И действительно, сказал грудным голосом, густо и врастяжку, с какой-то даже веселостью:

— А что, Петр Еремеевич, мы уже выразили отношение! Спорить, конечно, можно, но надо быть реалистами. Министерством создан отдел по новой тематике. Надеемся вскоре развернуть его в ОКБ — станет головным разработчиком. Кстати, возглавляет новое направление, — он круто развернулся в сторону Умнова, — доктор наук, лауреат Государственной премии Сергей Александрович Умнов. Прошу любить и жаловать!

Да, Звягинцев сиял, сверкал, лучился довольством, и все это было не наигранно, искренне, и это видели все, и он был рад поведать об этом всем и с удовольствием это сделал.

— Ну что ж, практический ответ, принимаем к сведению, — сказал председательствующий и чуть приметно кивнул Умнову, как бы приветствуя его.

Затихнувший было спор разгорелся с новой силой, точки зрения разделились, атмосфера накалилась: за столом люди отчетливо размежевались, возникли обособленные очажки, замкнутые в группах разговоры. Чтобы как-то овладеть, верно, обстановкой, зампред, молча слушавший переговоры, поднял глаза на Бутакова: «Может, вы, Борис Силыч?»

В строгом черном костюме, сидевший горделиво, с приподнятым подбородком, и точно бы безучастно, Бутаков только приподнялся с места.

— Что же, Петр Еремеевич, — сказал тихо, — обстановка складывается с заведомым уже выводом… Готовится приговор противосамолетной обороне. А я ее верный и неизменный слуга… Так что уж позвольте серьезно подумать, объяснить письменно.

Решения никакого не выработали, председательствующий в конце сказал:

— Центральному Комитету будет доложена подробная информация.

Назад ехали с Бутаковым молча. Угрюмая, выдававшая какую-то внутреннюю боль сосредоточенность отразилась на лице шефа, он будто сжался в новом костюме, который, казалось, был ему велик. Заметно дрябловатая под подбородком кожа отливала болезненным серо-пепельным оттенком. Что-то стариковское впервые проступило в фигуре Бутакова. И только в руке, которой он держался за широкую петлю, свисавшую над дверцей машины, в твердо сжатых пальцах, сквозила сила и решимость.