Пятого ноября решили выйти на боевой пуск. Заказал два самолета из Москвы: сработаем, — значит, всех на самолеты — и к семьям, на праздники! Самолеты стояли в Шантарске наготове — весомый моральный фактор.
Но пуск не состоялся: что-то случилось у «соседей», и ракета, которую должна была встретить наша антиракета, прошла вне зоны.
Все точно в воду опущенные: полетела, мол, к черту перспектива побыть дома, с семьей, на праздниках. Собрал всех, сказал:
— Вина не наша, у нас дела хорошие. Всем — домой, на праздники.
Взрыв ликования. Крики «ура». Подступились качать. Взмолился — отступились.
Сам остался. Оставил и троицу — Эдика, Кузьминского, Зиновия Зиновьевича: сразу после праздников разобраться на месте, как «отличать», как видеть раздельно боевую головку и корпус стратегической ракеты. Нужно выработать принципы отстройки, поставить задачу на разработку блоков…
Над степью то срывается пурга, то вдруг бесовское кружение отсекается, словно гигантским ножом: солнце встает в глохлой тишине, в морозно-дымчатом ореоле. Заиндевелый градусник на крыльце домика показывает минус тридцать два. Спим — все на себя: шинели, ватные куртки, брюки, даже матрацы со свободных коек.
А в Москве благодать: Леля по телефону сказала, зима мягкая, теплая, как в Полтаве. Позавидуешь!
В понедельник по ВЧ вызвал Звягинцев, расспрашивал, как дела, как жизнь, настроение. Ясно, что не ради дежурных вопросов звонит — жди подвоха! Так и вышло.
— Бондарин запрашивает: мол, год почти прошел. — Помолчал, ожидая, верно, реакции, но я тоже выдержал паузу: первая, как говорится, ласточка — теперь начнут щипать за сроки.
— Но не полтора еще, Валерий Федорович!
— Не полтора, верно. А как все же с пуском по реальной? Когда? Под ваш метод подкопы делаются — крупные величины, ученые. Советую поторопиться. Вот бы перед Новым годом, а? Чтоб в новый вступить с новым качеством.
Объяснил ему ситуацию, сложившуюся 5 ноября, сказал, что отрабатываются блоки «отстройки».
— Ну, это пусть идет своим чередом! — отсек Звягинцев. — Детали! А вы с методом поторапливайтесь. Его надо проверить.
Что ж, яснее ясного! Считай — приказ. И вызван он, видно, непростыми обстоятельствами.
Но какими?
Пять суток готовимся к пуску: днем и ночью не вылезаем из аппаратурного корпуса — проверки самые тщательные, доскональные, по усложненной программе. Доставили блоки отстройки. Пока черновые варианты. Отлаживаем, учим совместимости (модно — как совместимость в живых тканях!), единой работе с экспериментальным образцом «Меркурия».
Живет почему-то ощущение: пуск не афишировать, пусть пройдет тихо, будем считать его предварительным. Почему — сам не знаю.
Вчера все шло как по маслу! Видели на экране: разделились головка и корпус, блоки сработали — отстроились… Табло горят — координаты поступают в счетную машину, идет их обработка. Произойдет захват в автоматический режим, и тогда выдастся команда на пуск антиракеты. Неужели? Неужели наконец сработаем?!
И вдруг погасло верхнее табло. Не выдаются координаты с одной из точек. По громкой связи запросил:
— «Кобра», почему не выдаются координаты?
Мрачный Овсенцев проронил:
— И не будут, Сергей Александрович. Дайте отбой.
— Какой отбой? Наша ракета в полете… Выходит, поздравить с промахом?
— Выходит.
Летели в Москву подавленные: какой уж Новый год! Предстоит объяснение со Звягинцевым. А что объяснять?
По-шантарски время Нового года. Летим не один час. Под нами шесть тысяч метров. Как ни скребут кошки на душе, а вокруг люди, и, хошь не хошь, демонстрируй «настрой».
— Где же шампанское? Отметим наш шантарский Новый год!
Шампанское было заготовлено. Выпили.
Возбужденный — нервные красные пятна на лице — Овсенцев отставил стакан, глядел в темень иллюминатора.
— Сергей Александрович! Меня сегодня казнить надо.
— В чем дело?
— Сорвал пуск…
— Вы? Как?!
— Ум за разум зашел в эти дни — не понимаю… Перед захватом произошло. Знаю, машина сама сработает, автоматически, а все же думаю: дай помогу, нажму для перестраховки кнопку. Нажал не ту…
Что с ним было делать? Что?! Какая нелепость, какая дикость!
— Не было бы этого! Не было! — повторял он заведенно. — Но вы же знаете, испытание проводили по принципу крайности: вдруг в боевой обстановке откажут все сразу степени предохранения. И выключили их… Выключили!
Я задохнулся, еле проворочал языком:
— Нас надо вот с шести тысяч сбросить. Вас первого, меня за вами.
Домой приехал с аэродрома без пятнадцати двенадцать московского — в самый раз к столу. Над Москвой тихо и бело-желто от света и снега. Почему беды и радости соседствуют так близко?!
Запорошенный, позвонил в дверь.