Биоген

Воспользовавшись сиюминутным мгновением, Борода наполнил рюмку и, отхлебнув, сунул в рот горсть квашеной капусты, в которой краснела маленькая ягодка клюквы. Клюква успела бросить на Грозного Ивана прощальный взгляд и, зажатая между пятым (пломбированным) и шестым (металлокерамическим) молярами жевальщика, выпустила из себя сок, смешиваясь со слюной уплетающего ее индивидуума с той же последовательностью, с какой смешались между собой – мещеры, кривичи, словене, бастарны и муромы, формируя основу славянского этногенеза[379] в будущую национальность народа, прежде чем к групповому сексу присоединились остальные племена.

– Вот вам и ответы на ваши вопросы, – решаю я завершить начинающую выходить из-под контроля беседу.

– Постой-постой! – останавливает меня Андрей.

– Спасибо, я посижу, – вежливо отказываюсь я от предложенной постановки общения.

– Сиди-сиди, я не это имел в виду. Ты что, забыл, о чем шла речь?

– О чем?

– Повесткой встречи был поиск изменения силы взаимодействия между вершками и корешками: с отталкивающей фазы (преобладающей в данный момент) на притягивающую электростатику впечатлений народных масс от нашего труда в будущем, – заканчивает Андрей бессмысленное предложение.

Внимательно выслушав гостя и разгадав его тайный план, я понимаю, что разговор может затянуться, а, затянувшись, растворит часть моей абрикосовки в животах гостей. Поэтому решаю перейти от критического реализма[380] к наивному с помощью редукционизации[381] собственного примера:

– Народ, – начал я, неторопливо проливая благодатную жидкость в чарку из чистого серебра, – как известно, субстанция простейшая, могилу роет без понуканий. – Стопка опрокинулась, и прохладная влага потекла вниз, согревая трубопровод пищевода. – Вы никогда не задумывались, почему у человека только две щеки, а желающих ударить по ним гораздо больше? – задаю я хрестоматийный вопрос, стараясь потянуть время.

Воцаряется молчание, нарушаемое хрустом капусты, попавшей под пресс обстоятельств, возникших во рту Андрея. Слышится глотательный звук, и закусивший рот изрекает тряпичным языком:

– Потому что жизнь похожа на палку колбасы: сначала с тебя снимают шкуру, а затем откусывают и глотают, откусывают и глотают.

– Вы давайте конкретно! Что-то относящееся к России расскажите! А то Лев Толстой – это было давно, а Олимпиада уже закончилась, – слышится повелительный голос Патриота, натягивающего на себя бронежилет и вызывающего по рации подкрепление.

– Ну что же, можно и конкретно! – приходит в себя Андрей. – Вот вам исторический пример, связанный непосредственно со сложившейся ситуацией в целом … – сбивается вдруг с мысли смельчак и, покраснев, смолкает.

«Он явно нервничает», – думаю я, глядя на то, как шелковый носовой платок Armani промакивает Андрею лоб и, спрятавшись в кулак хозяина, ложится смятой тряпицей на внушительной толщины столешницу.

«Похоже, он провел эту ночь не дома», – делаю я невольный вывод, заметив трясущиеся кончики пальцев его кулака.

– Так вот, – продолжает выступающий, – когда в США избирали первого президента страны[382], Россия произвела первую аннексию Крыма[383] и вскоре завершила депортацию населения, начатую еще Суворовым[384].

– Удачное приобретение! – радуется взятию полуострова царь, вспоминая позорную сдачу Москвы Девлет-Герею[385].

– После раздела Польши и присоединения Западной Украины[386], – берет чуть западнее докладчик, – Россия запретила использование украинского языка в школах… театрах… при книгопечатании… – загибает пальцы Андрей, вспоминая пункты Эмского указа[387], – и…

– Кооороче! – перебивает соперника Патриот.

– Короче, – любезничает тот, – в связи с вышеизложенным, я считаю, что заявления о нежелании игнорировать случаи дискриминации русского языка на территориях соседних государств выглядят теперь неэтично…

– Этично, неэтично – нам это безразлично! – выходит из полумрака прихожей на божий свет страж отечества.

Все смолкают.

Патриот невысок ростом, среднего телосложения, с редкими волосами на голове. Под бронежилетом на нем четырехпуговичный двубортный пиджак в мелкую полоску, хлопчатобумажная рубашка от Christian Dior с отложным воротничком и широкий шелковый галстук с узором пейсли от Givenchy[388].

Он обводит присутствующих взглядом и поднимает руку, призывая всех к тишине.

Игнорируя предупредительный жест, Андрей воспламеняет бикфордов шнур скандала, заканчивая прерванный монолог очередной исторической справкой:

– И если прибавить к вышеупомянутым событиям геноцид тридцатых годов[389], центр тяжести смещается за границу…

Не выдержав наглости храбреца, Патриот обрушивает на Андрея шквал эмоций:

– Да ты русофоб!

Выступавший защищается:

– Нет! Это неправда! Я не русофоб!

– Ребята, давайте жить дружно, – пытается играть роль кота Леопольда Грозный Иван.

Патриот наседает:

– Да ты не любишь русских людей!

Андрей не сдается: