Биоген

– А может, их лишить родительских прав? – упрощает задачу Борода.

– А может быть, корова, а может быть, собака, а может быть, ворона, но тоже хороша, – мурлычет себе под нос мультяшную песню Иван Грозный, довольный тем, что его вопрос нашел отклик в двадцать первом веке.

– Нет достойной в городе идеи! – перебивает коллег Андрей. – Люди есть, а гордиться нечем!

– Как нечем?

– Так нечем!

– А героическое прошлое? – изумляюсь я.

– Прошлое принадлежит не нам!

– Не нам?

– Прошлое – ложь. Для памяти нет дорог обратно, – цитирует ученого каталонца[366] Богомол, закидывая цепкой лапкой очередной полтинник в узкую щель рта.

– Прошлое принадлежит прошлому! – рубит на корню национальную идею Фальцет. – Настоящее принадлежит нам!

– Прошлое принадлежит… – подгоняет аллегорию на заданную тему Андрей и, сочинив необходимый сценарий, проводит параллель: – Если жители Италии начнут возводить памятники героическому прошлому Древнего Рима и ходить на демонстрации с портретами Юлия Цезаря, их экономика улучшит свои показатели?

– Нет.

– Уподобится Италия Древнему Риму?

– Не уподобится, – соглашаются собеседники.

– Вы не задумывались, почему Грозный с населением вчетверо меньше волгоградского обласкан бюджетом значительнее нашего героического Сталинграда?

– Почему? – интересуется, услышав свою фамилию, царь. И добавляет, осмыслив предложение до конца: – О! О-о! О-о-о! Вы назвали город в мою честь? Молодцы! Молодцы ребята! Когда-нибудь я вас за это помилую!

– Так почему же? – заостряет внимание на своем вопросе Андрей.

– Не знаем, – отвечают все хором.

– Потому что Грозный сражался с правительством, а Сталинград – с фашизмом! – ударяет ладонью о стол докладчик. – Сечете разницу?

– Сечем, – вздыхаем мы.

– Вот и секите, пока есть такая возможность. А то ведь гайки существуют для того, чтобы их закручивали, а народ для того, чтобы его секли…

– Продолжим? – катапультирую я мысли в пространство, желая избежать скрупулезного анализа человеческой драмы.

– Продолжим, – соглашается Андрей, перетекая из одной колоды событий в другую с такой легкостью, что собеседники теряют связь: – Вот скажи мне, – обращается он к Богомолу, – ты привык к террористическим актам?

– В каком смысле? – шарахается в ужасе насекомое, вспоминая встречу с газонокосилкой.

– В обыкновенном! – обыкновенничает Андрей. – Всего за несколько последних лет нас приучили к тому, к чему, казалось бы, приучить невозможно! – толерантности к террористическим актам, массовость и регулярность которых до прихода к власти спецслужб не достигала такого масштаба (за всю историю Древней Греции) никогда!

Андрей наливает и выпивает первач, после чего его язык становится деревянным, как у Буратино нос:

– Перед Новым годом в нашем городе были совершены очередные террористические акты[367]. Были?

– Были.

– Очередные?

– Очередные.

– Как часто вспоминала о них страна, празднуя всего через месяц Олимпиаду?

Богомол вздыхает.

– Вспоминала? – настаивает Андрей.

– Ну… не знаю…

– А после Олимпиады?

– Не уверен…

– Неуверенность – основополагающая черта русского человека при совершении им благородных дел, так же как и героическое мужество при осуществлении очевидной глупости, – выдвигает очередной тезис, меняя очередную тему Андрей. – А нанесенный государству ущерб здесь, – гость тычет пальцем левой руки на нижний этаж моего дома, – ценится всегда выше полученной прибыли там. – Андрей указывает правой рукой в сторону Кипра и Канарских островов. – Или не так?

– Так, – соглашается Фальцет, зачарованно глядя в сторону Канарских островов.

– Вы, кстати, не задумывались: почему, когда страной управляли дети из образованных семей, она воевала с Германией вполсилы[368]. А когда на трон сели дети рабочих и крестьян[369], Россия сражалась на пределе своих возможностей и понесла немыслимый урон! Урон, не сопоставимый с численностью армии противника![370]

– Не задумывались, – отвечает, не задумываясь, Борода. – Почему?

– А потому, друг мой, что наличие извилин под скальпами наших президентов еще не доказывает присутствие в них бокового лобного полюса[371] и стабильной работы лимбической системы[372] в префронтальной коре головного мозга[373]. И если в первом случае царским детям скрывать было нечего, то во втором – руководители страны становятся похожи на притаившегося за футбольным мячом слона, когда матч берется судить история. Врубаешься?

– Вырубаюсь! – хохочет Иван Грозный, ударяя посохом, убившим сына, об пол.

– Если я сегодня ликвидирую президента, – открывает цирковую программу Фальцет, затуманивая глаза, – меня осудят и проклянут! Но если завтра он начнет ядерную войну, человечество проклянет меня за то, что я не кокнул его сегодня! – делает театральную паузу фантазер. – Так какое из двух проклятий мне выбрать?

– Второе, – предлагает Борода.

– Кстати, – вновь перехватывает инициативу Андрей, – президент уже предупредил мировое сообщество о том, что глобальное потепление можно всегда уравновесить термоядерной зимой…

Ядерная минута молчания, во время которой, выпив и крякнув, «Все через жопу!» – заявляет Богомол.