Библиотека

Стол перевернулся и стал падать плашмя, погребая под собой невидимку в черном балахоне. Теперь уже Оскар давил всей грудью, и в следующий момент вся эта конструкция из тела нападавшего, тела Пинта и спасительной деревянной прослойки между ними, служившей щитом, полетела вниз.

Упав, Оскар первым делом попытался нащупать лицо противника, но пальцы натыкались только на складки материи. Наконец он ощутил что-то острое и едва успел отдернуть руку – невидимые зубы звучно щелкнули, и, не будь Оскар таким проворным, он лишился бы по меньшей мере двух пальцев. А то и трех.

Он снова вытянул руку, выставив большой палец. На этот раз палец уперся во что-то круглое и гладкое; эта округлость и гладкость ощущалась даже сквозь слой ткани. Оскар надавил изо всех сил, чувствуя, как это что-то, напоминавшее металлический шарик от комнатного бильярда, подалось и вдруг прыгнуло в сторону. Глаз!

Вопреки растиражированным во множестве боевиков представлениям, его оказалось невозможно РАЗДАВИТЬ, но вот ВЫДАВИТЬ из глазницы оказалось сравнительно просто.

Пинт услышал глухой, с трудом сдерживаемый вопль, вырвавшийся из груди нападавшего. Казалось, он был одержим идеей не просто убить Пинта, но сделать это как можно тише.

Пинт вытащил палец из влажной впадины и, сжав кулак, ударил.

Его тренер по боксу так и учил. "Удар должен быть коротким. Широкий замах – гибель для боксера".

Пинта и еще нескольких наиболее перспективных ребят университетский тренер тренировал с особой жестокостью. Он вешал на стену пачку из 365-ти газет и заставлял колотить по ней голыми кулаками. Первый день – один раз правой и левой, после чего отрывал одну газету. Второй – по два раза, и отрывал другую. Третий день – по три, и так далее. В конце концов, наступал такой момент, когда его воспитанники триста шестьдесят пять раз лупили кулаками по голой стене – так, что штукатурка расходилась трещинами и осыпалась, обнажая рыжие кирпичи. Тогда они били по кирпичам, но кости пясти, как ни странно, оставались целыми.

При этом тренер требовал, чтобы они не делали широкий замах; наоборот, вколачивали удары по короткой прямой, дополнительно помогая себе подкручиванием корпуса. Это был фирменный стиль университетской команды – короткий мощный удар. Наверное, поэтому они никогда не проигрывали.

Сам тренер, мужик далеко за пятьдесят, невысокий, близорукий, как крот, с дряблой покрасневшей кожей, всегда оставался страшным бойцом. Однажды Пинт спарринговал с ним и был потрясен ужасающей мощью его маленьких жилистых кулаков.

Тренер бил отовсюду, даже не давая себе времени задуматься. Стоило Оскару только начать атаку, попытаться достать его несильным, но "тревожащим" джебом, как тренер бил из-под руки по корпусу. Казалось, ему совсем не требовалось пространства для замаха. Даже с расстояния в каких-нибудь пять сантиметров он мог нанести разящий удар по ребрам, от которого темнело в глазах и перехватывало дыхание.

При всем при том тренер за пределами боксерского зала выглядел вполне невинно и даже – жалко. Вечно в мятых несвежих брюках, свисающих пузырями на коленях, в грязной, пахнущей потом футболке и стоптанных кедах. И так – до тех пор, пока он не приходил в зал и не вдыхал кожаный запах груши и боксерских перчаток.

Он до конца жизни остался бойцом; а жизни за порогом зала для него просто не существовало.

В последний раз Пинт дрался пять лет назад – в маленьком городке с красивым названием Горная Долина. Тогда ему пришлось отправить в аут Шерифа, и Оскар сделал это совершенно беззлобно, только потому, что так было в тот момент необходимо.

Но сейчас он почувствовал, как все его мышцы (не мозг, "сознание должно оставаться ясным", – учил тренер) наливаются кипящей злобой, заставляющей их сокращаться гораздо быстрее, чем обычно.

Пинт, не глядя, вколачивал удары, как в голую стену. Он не видел лица противника, но, единожды попав в цель, уже знал, что не упустит ее. Еще один из бесценных уроков учителя: "Руки должны быть такими же зрячими, как глаза. И даже – более зрячими".

Цель остановилась. Пинт потряс ее, сумел остановить, и теперь костяшки находили цель сами, притягивались к ней, как сильные магниты.

Он бил, чувствуя, что цель с каждым ударом становится МЯГЧЕ и ПОДАТЛИВЕЕ. Сначала он слышал противный хруст тонких ломающихся костей лицевого скелета и хриплые придыхания, издаваемые при каждом ударе человеком в черном. Затем эти звуки стали глуше, тише и потом совсем исчезли.

Он бил, не зная, сколько все это продолжалось. Внезапно проснувшимся и обострившимся до предела чутьем бойца он чувствовал, что нанес не менее полусотни ударов, но… У него никогда не уходило на это более минуты. А сейчас, когда цель была неподвижна и не сопротивлялась, должно быть, и того меньше.

Пинт замер, прислушиваясь. Слабое, угасающее, УХОДЯЩЕЕ дыхание, и больше ничего. Затем дыхание сложилось в еле слышный шепот.

– Мазин дже-е-е-ннн…

Потом – хрип, за ним – еще один звук, словно умирающий что-то с усилием глотал, и… Все.