– А здесь – как во сне. Во снах у тебя тоже нет тела, но ты его чувствуешь, представляешь, видишь и даже осязаешь. Возможно, это и есть тот самый ментальный мир. Когда ты пишешь, то делаешь это на том языке, который тебе известен. Это же видимые символы. А ментальное общение свободно от языковых барьеров. Это мыслеформы, а не слова.
– Интересная теория. Только вызывает ещё больше вопросов. Откуда ты всё это знаешь? Нумерология, эзотерика… Это как-то связано с твоей родиной?
– Не совсем, – ответила Номер Четыре. – Да и вообще, что за предрассудки!
Зайна нахмурилась.
– Я не имел в виду ничего такого, – отмахнулся Кенджи, – и даже не знаю, откуда ты.
– Из Уганды.
– М-м-м…
– Это в Восточной Африке.
– Я знаю. Бывал в Уганде.
– Да ладно! И что ты там делал? Отдыхал?
Кенджи рассмеялся:
– Не совсем.
– Если это не туризм, то с какой ещё целью японец может поехать в Африку?
– Я думаю, что тебе не очень понравится ответ, – улыбка исчезла с лица альбиноса.
– О чём ты?
Кенджи какое-то время молчал. Это молчание напрягло Зайну. Что же такого он делал на её родине, что боится об этом рассказать даже сейчас, когда ему уж точно не угрожает наказание?
Зайна решила высказать свои мысли.
– Наказание? – Кенджи вскинул бровь. – Поверь, я никогда не боялся никакого наказания. Я много чего боялся, но уж точно не его.
– Кем ты работал?
– Скажем так, у меня было собственное дело.
– И какое же?
Кенджи помедлил, а затем ответил:
– Ты хочешь знать, что я делал в Африке? Скажу так: мой визит совпал по времени с очередным восстанием вашей Господней армии сопротивления.
– Я не понимаю… Как ты можешь быть с ними связан? Эти… Они перебили тысячи людей!
Кенджи опустил голову и глубоко вздохнул.
– Знаешь, я не боюсь наказания, но не могу сказать того же об осуждении. В погоне за целью я многого не замечал или не хотел замечать. Моя компания занималась поставками оружия, в том числе в Уганду.
– Кому? Какой стороне?
Кенджи медлил с ответом.
– Какой стороне ты поставлял оружие?! – не отступала Зайна.
– Обеим сторонам, – тихо произнёс Номер Шесть.
Зайна ничего не ответила.
– Знаешь, это, конечно, ничего не меняет, – продолжил Кенджи. – Но теперь я уже не уверен, правильно ли построил свою жизнь. Нет, не так. Очевидно, что неправильно. Вероятно, я не принёс в мир особо ничего хорошего – только боль и разрушения.
– Получается, ты торговец оружием?
Голос Зайны звучал на удивление спокойно.
– Не только. Я много чем торговал. И оружие – далеко не самое страшное.
– Зачем ты мне всё это рассказываешь?
– А тебе больше ложь по душе?
Зайна вновь ничего не ответила, и Кенджи продолжил:
– Я подумал, что ты в состоянии принять правду. Ты достаточно сильная и храбрая.
– Да неужели, – Зайна усмехнулась и отошла в сторону.
– Я, правда, так думаю, – Кенджи сделал шаг навстречу. – Ты храбрая, потому что, оказавшись в черноте, нашла в себе силы ей воспротивиться. А здесь ты помогаешь незнакомому человеку, который, в отличие от тебя, не способен побороть фобию.
Тёмные очки по-прежнему скрывали глаза альбиноса, и Зайна до конца не верила его словам. От преступника (именно так решила для себя Зайна) ожидать можно всего.
– Что ты ещё можешь обо мне сказать? – большие глаза угандийки блеснули чёрным огнём.
– Ты в меру религиозная…
– А это ты с чего взял?
– Ты говорила, что перед укусом у тебя было предчувствие, словно тебя хотят предупредить об опасности. А затем спросила меня, верю ли я в ад. Отсюда и такой вывод. Ты не настолько религиозна, чтобы бросаться в теософские споры, но достаточно, чтобы верить в Бога.
– И ты запоминаешь всё, что тебе говорят?
– Не всё. Только то, что хочу запомнить.
– И ты действительно считаешь, что неправильно построил свою жизнь?
– Думаю, да. Вероятно, я не совсем правильно распорядился тем, что имел.
– И что бы ты хотел поменять?
Кенджи задумался.
– Знаешь, дело не в том, что я хотел бы изменить. Лучше бы я сделал то, что не успел. У меня есть теория трёх мячей…
– Трёх мячей?
– Да, – кивнул Кенджи, – трёх мячей. Я, кстати, раньше этими мыслями ни с кем не делился.
– Я тебя не принуждаю…
– Нет. Я хочу рассказать.
Кенджи сделал шаг к Зайне.
– Я рос в бедной семье. Позврослев, винил родителей за наше положение, хотя делать этого не стоило. Я называю это «гиперкомпенсация» – нечто подобное шраму на месте пореза. Кожа там становится более прочной и грубой. Переломным в моей жизни стал момент, когда я не смог выиграть приз в развлекательном парке, хотя у меня тогда было три мяча…