Безумие толпы

Изабель повернулась было к Эбигейл, но ей помешал телефонный звонок.

– Да, в чем дело? – проговорила она в трубку. – Я сейчас заня…

– Прочти это чертово письмо! – прошипел Бовуар и дал отбой.

* * *

Гамаш посмотрел на Бовуара и вскинул брови.

Жан Ги натянуто улыбнулся:

– Все в порядке.

– Все так плохо? – сказала Колетт.

Гамаш вернулся к разговору с почетным ректором и ее мужем:

– Вы сказали, что письмо Пола Робинсона расстроило другую. Кого вы имели в виду?

Жан-Поль снова занялся салфетками. Вместо него ответила Колетт:

– Дебби Шнайдер.

– Она была с вами, когда вы показывали Эбигейл предсмертную записку?

– Да.

– Когда это случилось?

– Вскоре после похорон Пола. Насколько я понимаю, Эбби и Дебби перед этим рассорились, но на панихиде они снова были вместе. Эбби вернулась в Оксфорд, и Дебби полетела с ней, чтобы поддержать ее. Они приехали к нам на уик-энд, и я решила, что если все же найду в себе силы показать Эбби письмо, то это должно произойти непременно в тот момент, когда она будет с подругой.

– И как она прореагировала? – спросил Бовуар.

– А как вы думаете? Эбби была потрясена, она не поверила, не могла поверить, что ее отец мог сделать такое с Марией. Как вы знаете, он в письме объяснил, что сделал это ради того, чтобы освободить их обеих: Марию – от страданий, а Эбигейл – от ее обязательств перед сестрой, от тяжелого бремени. Она стала свободной и могла теперь жить своей жизнью.

Письмо было совершенно обескураживающим и мучительным даже для постороннего человека, который читал его. Отец, пытающийся обосновать убийство дочери… Но сильнее всего Жана Ги и, как он подозревал, Армана поразила концовка.

Если все обстояло так, как было написано, то зачем перекладывать на плечи старшей дочери часть мотивации, а следовательно, возлагать на нее косвенную вину за убийство? Могла ли она в таком случае не мучиться раскаянием всю оставшуюся жизнь? Ее сестру принесли в жертву, чтобы она, Эбигейл, могла жить лучше.

Не это ли объясняло бескомпромиссное требование Эбигейл Робинсон прерывать беременность, если плод не обещает появления на свет идеального в физическом отношении младенца? Родителям выбор не предоставлялся.

– Реакция Дебби на письмо была еще сильнее, чем у Эбигейл? – спросил Гамаш.

– Да, понимаете, она будто демонстрировала те эмоции, которые испытывала Эбигейл. Между ними были странные, чуть ли не симбиотические отношения. Одна воплощала собой разум, другая – интуицию. Голова и сердце.

– Вам не показалось, что это были нездоровые отношения? – произнес Гамаш.

– То есть в сексуальном смысле?

– Нет, я вовсе не считаю это нездоровым. Я имею в виду патологическую зависимость друг от друга. Когда трудно провести черту между собственной жизнью и чужой.

Колетт задумалась:

– Не уверена, что было именно так. Я только знаю, что там была сильная любовь. Во всяком случае, со стороны Дебби – наверняка. Она всегда выражала искреннюю преданность Эбби. Ну вы сами это видели.

– Вы были в ту неделю с Полом Робинсоном. В тот день. Человек на этой фотографии не похож на монстра, который собирается совершить убийство собственного ребенка.

– Я согласна. Но если бы мы по внешнему виду человека могли сказать, что он собирается совершить убийство, то зачем нам были бы нужны вы, – верно, старший инспектор?

– Хорошее замечание, – кивнул Гамаш.

Оно и в самом деле было хорошим.

Даже после того, как убийца совершил преступление, можно было сидеть рядом с ним и не подозревать ничего подобного. Гамаш знал это из собственного опыта.

* * *

Изабель Лакост опустила телефон. Она отошла в сторону, подальше от Эбигейл, чтобы прочесть письмо, присланное Жаном Ги.

Эбигейл сидела, глядя в огонь. Сидела неподвижно. Как восковая фигура. Утратившая человеческую цельность, полностью лишенная способности совершать поступки.

Лакост пододвинула кресло ближе к ней. Потом начала читать вслух с телефона. Услышав первые три слова, Эбигейл ожила. Она так резко вскочила с места, что ее ноутбук упал на пол.

– Откуда это у вас?

– Я вижу, вы узнаёте это письмо, – сказала Лакост. – Вы мне солгали.

Несколько секунд Эбигейл боролась сама с собой, обуздывала свои эмоции, наконец села.

– А вы бы не стали лгать, если бы такое совершил ваш отец? Зачем вам вытаскивать это на свет? Боже мой, да чем вы вообще занимаетесь? Что вы творите?! – Эбигейл Робинсон уставилась на Лакост, ее обуревала ярость, смешанная с изрядной долей замешательства. – Зачем это делать? – не могла успокоиться она. – Ворошить то, что произошло с Марией. С моим отцом. Зачем? Это не имеет никакого отношения к смерти Дебби. Как эти случаи могут быть связаны?

– Когда люди лгут, нам важно знать, почему они это делают.

– Важно? Какое это может иметь значение?

– Я вам скажу, что думает старший инспектор, – сказала Лакост. – Он считает, что вашу сестру убила Дебби, а вы, разбирая вещи отца, наткнулись на свидетельство этого и отомстили ей.

Эбигейл ожгла ее взглядом: