Безмолвный дом

– Это вы? – прозвучал из темноты казавшийся потусторонним чей-то негромкий голос.

– Да. Я жду вас уже полчаса, мистер Рент, – ответила миссис Клиэр. – Я рада, что вы пришли.

– Я тоже очень рад, – прозвучал ответ, – потому что хочу знать, зачем вы выдали меня.

– Потому что вы не заплатили мне, – храбро заявила миссис Клиэр. – А если вы не отдадите мне деньги сию же минуту, я немедленно отправлюсь в полицию и расскажу им все о своем муже.

– Сначала я убью тебя! – прорычал мужчина и бросился к ней. Вскрикнув, она увернулась и метнулась к двери в спальню, ища защиты. В следующий миг четверо наблюдателей ворвались в комнату и набросились на Рента. Тот понял, что его предали, испустил отчаянный крик и стал драться как разъяренный лев. Однако против четверых противников он мало что мог сделать и, утомленный бесплодной борьбой, повалился на пыльный пол, поняв, что сопротивление бесполезно.

– Все пропало! Пропало! – бормотал он.

Тяжело дыша, Линк откинул крышку потайного фонаря и направил луч света на лицо пленника. Из темноты выступил белый овал лица с седыми волосами и длинной седой бородой. Люциан невольно вскрикнул.

– Мистер Рен! – пробормотал он и попятился. – Мистер Рен!

– Смотрите внимательнее, – сказал Линк, проводя рукой по лицу и голове простертого на полу человека.

Дензил последовал его совету и вновь вскрикнул, куда громче прежнего. Парик, борода и почтенный облик исчезли, как по мановению волшебной палочки, и перед ними предстал тот, кто скрывался под именем Рента.

– Джейбез Кляйн?! Джейбез Кляйн! – изумленно вскричал он.

– Да! – с торжеством подтвердил Линк. – Джейбез Кляйн, заговорщик и убийца!

Глава XXXI Странное признание

«…Я, Джейбез Кляйн, пишу это признание в тюремной камере по собственной воле и безо всякого принуждения, отчасти потому, что против меня в деле Рена собраны веские улики, а отчасти потому, что хочу снять все обвинения со своей дочери Лидии.

…Она совершенно невиновна и ничего не знала о том, что смерть ее мужа была подстроена, а сам он помещен в приватную психиатрическую лечебницу, и на основании данного признания – каковое возложит вину на тех, кто ее заслуживает, – я требую ее немедленного освобождения. Будет несправедливо, если она пострадает, поскольку все дело спланировали и осуществили мы вдвоем с Ферручи. Что ж, Ферручи наказал себя сам, а вскоре правосудие покарает и меня, так что будет вполне справедливо, если Лидию оправдают по всем пунктам. При этом условии я и намерен дать подробные письменные показания о том, как мы задумали и осуществили наш план. Теперь, когда граф Ферручи мертв, это признание не причинит вреда никому, кроме меня самого, зато поможет освободить Лидию. Итак, я начинаю свою исповедь.

…Я всегда был неудачником, и жизнь моя заканчивается столь же несчастливо, как и началась. Я родился в Лондоне более пятидесяти лет тому в трущобах Уайтчепела. Родители мои были горькими пьяницами и грешили развратом, посему не следует удивляться, что и мой образ жизни был далек от праведного. В раннем детстве – если его можно назвать таковым – мне приходилось регулярно сносить побои и муки голода, меня приучили попрошайничать, заставляли воровать, я не слышал в свой адрес доброго слова. И потому нет ничего удивительного в том, что я вырос бессердечным и жестоким. Как говорят, яблоко от яблони недалеко падает.

…Из этой бездонной пропасти грехопадения меня вытащил один филантроп, который дал мне еду, одежду и образование. С его помощью я мог бы начать достойную жизнь, но она не привлекала меня. Ранние годы наложили на меня слишком суровый отпечаток, посему через год или два вынужденной добродетельной жизни я сбежал. Корабль, на который я незаметно пробрался, направлялся в Америку. Когда меня обнаружили в трюме, мы были уже в открытом океане, и экипажу ничего не оставалось, как доставить меня в Штаты. Тем не менее, чтобы отработать проезд, я стал юнгой при жестоком капитане, вновь сполна хлебнув горестей раннего детства – побоев, проклятий и голода. Когда корабль прибыл в Нью-Йорк, меня бесцеремонно вышвырнули на берег. Я остался один, без гроша в кармане и каких-либо знакомых.

…Я не намерен подробно описывать свои злоключения, поскольку не вижу в этом смысла, да они и не интересны никому, кроме меня самого; особенно если учесть, что целью данного признания является рассказ о злодеянии против Рена и постигшей нас неудаче в его осуществлении, поэтому не стану подробно останавливаться на своей юности. Короче говоря, сначала я был разносчиком газет, потом репортером; затем я отправился на Запад и попытал удачи в Сан-Франциско, а потом в Техасе, но все мои начинания заканчивались крахом и я лишь становился беднее и впадал во все большее отчаяние. В Новом Орлеане я наладил было выпуск газеты и некоторое время процветал, женившись на дочери владельца гостиницы, и даже был счастлив, правда, недолго.