Без названия

— Нет. Я по дороге купил.

— Дальше.

— Слушали музыку. У них есть двухкассетник.

— Какую?

— Концерт Хулио Иглесиаса.

— Потом.

— Смотрели кино по видео.

— Какое?

— «Путь Карлито»…

— Сколько раз вы наливали коньяк в рюмки себе и Непомнящей?

— Четыре-пять раз.

— Кто ставил аудиои видеокассеты? Она?

— Нет, я.

— О финальной части вашего времяпровождения можете умолчать… Кассеты вы с собой принесли?

— Нет, кассеты были у нее… Вы разрешите напиться? — он утер платком лоб и посмотрел на графин с водой.

— Разумеется. Можете налить себе.

Она смотрела, как он жадно пил, как дергался кадык на его худой шее. Он поставил стакан на место, приложил платок к губам.

— Подпишите протокол, Алексей Ильич. На сегодня хватит…

Когда Чаусов вышел, Кира задумчиво посмотрела в окно, на глаза ей попался графин со стаканом, из которого пил Чаусов. «На всякий случай», сказала себе Кира и вытянула салфетку из-под вазочки с цветами, стоявшей на подоконнике, осторожно взяла стакан, завернула в салфетку и спрятала в сейф…

Жадан, юркий, маленький, сидел напротив и демонстрировал хорошее настроение — улыбался. Киру раздражала эта улыбка, она сразу сказала:

— Есть некоторые неувязки, Святослав Юрьевич.

— А именно? — ироническим тоном спросил он.

— В тот день, 21-го июня, после семнадцати часов, как вы утверждаете, вы вместе с Чаусовым были на выставке мебели.

— Были, были. Прекрасные образцы!

— В тот же день и в то же время там был и скульптор Огановский. Вы его видели?

Жадан словно споткнулся:

— Да… то есть нет.

— Так да или нет?

— Нет.

А вот Огановский уверяет, что если бы вы там были, не увидеть друг друга вы не могли.

— Почему? — лицо и шея Жадана покрылась красными пятнами.

— Экспозиция развернута так, что знакомые люди обязательно увиделись бы. И народу в тот день было мало — десять-пятнадцать человек. Но и это еще не все. Чаусов изменил свои показания: он заявил, что не был там с вами в тот день. Хотите очную ставку с ними — Огановским и Чаусовым?

— Как не был?! Мы же… Что же теперь?! — он растерянно заерзал на стуле. — Что же он!..

— Вы хотите сказать, что вы с ним договорились, а теперь он умыл руки.

— Этого не может быть! — взвизгнул Жадан.

— Всякое может быть, Святослав Юрьевич.

— Сволочь он! Что же я теперь… В какое положение…

— В плохое. Так были вы на выставке мебели в тот день или не были?

— Ну не был, не был!

— Зачем же врали?

— Так получилось, случайно… шутя получилось…

— А где вы были?

— Дома сидел! Весь вечер!

— Это плохое алиби. Кто может подтвердить, что вы сидели дома?

— Никто.

— Это совсем плохое алиби.

— Так что же мне делать?

— Говорить правду.

— Да правду я говорю, поверьте!

— Трудно мне вам теперь верить.

— И что же будет? — тихо спросил Жадан.

— То, что и должно быть…

«Что-то проклюнулось или я увязаю? — подумала Кира после ухода Жадана. — Их новые версии алиби придется проверять, с Чаусовым проще, с Жаданом сложнее…» И еще она вспомнила намек Долматовой на хромого Пестерева. Его алиби вообще очень трудно проверить. Ехать в Белоруссию искать его напарников по байдарочному путешествию по Днепру? Как зацепиться за Пестерева, Кира понятия не имела. Никаких зацепок!

Жадан понесся к Огановскому в мастерскую. Тот стоял у раскрытой фигуры всадника. Руки Огановского были в глине. На звук открывшихся ворот он оглянулся.

— Ты чего прискакал? Я работаю. У меня неприемное время, — сказал Огановский, продолжая шлепать по мокрой глине.

— Ты подумай, какая сволочь! — крикнул Жадан. — И захлебываясь, рассказал, что произошло. — Мы же с ним шутя, как в игре, придумали себе алиби! Я ей соответственно и наврал!

— Врать нельзя, мужик. Этому в детсадике еще учили, — равнодушно сказал Огановский. — Теперь она не будет верить ни одному твоему слову. Не с той ноги, брат, плясать пошел.

— Конечно не будет верить! И я бы не поверил!

— А может и вправду вдвоем вы и пристукнули Гилевского?

— Пошел ты! А может это ты! Говоришь, был на выставке мебели? А кто тебя там видел? То-то! Если она начнет тебя потрошить, как ты докажешь, что ты там был?!

— Слушай, Славка, я занят, ты мне мешаешь. Заходи вечером на чашку чая, большего ты не заслуживаешь сегодня, поговорим, — он повернулся спиной к Жадану, вытирая тряпкой руки.

12

Паскалова, Джума Агрба и Войцеховский сидели в кабинете Щербы.

Кира закончила свое сообщение о последних событиях.

— Почему Чаусов так заинтересован в содержимом пакета Диомиди? спросил Щерба.

— Он говорит, что, возможно, кроме переписки, существует дневник, в нем могут быть указания, кому Диомиди когда-либо продал не каталогизированные свои изделия, кому подарил, их названия, что в частных коллекциях. Было бы хорошо, дескать, известить мир, что существуют еще работы Диомиди, которые надо внести в каталог.

— Понятно. Теперь с новым алиби Чаусова и Жадана. С Чаусовым проще. Отправляйтесь к этой даме — Непомнящей. Он, по его словам, провел у нее почти четыре часа. Брал несколько раз в руки бутылку коньяка «Десна», аудиокассету с пением Иглесиаса, видеокассету «Путь Карлито». И все в этот день. Не раньше, не позже. Где-то же он «пальцы» оставил!