Без черемухи

   -- Но, черт, лезь в оглобли-то, куда тебе нечистый гне...-- крикнул кто-то на соседнем дворе, и послышался такой звук, как будто крикнувший спохватился и прихлопнул себе рот рукой.

   -- Ах, дьяволы, не иначе, как запрягают,-- сказал шорник и стал лихорадочно искать шлею и уздечку. Надел уздечку на лошадь, выправил ей уши и потянул за повод к оглоблям. Но лошадь, вытянув за уздечкой шею, не переступала оглобель:

   -- Но, черт, лезь в...

   И шорник, испугавшись, прихлопнул рот рукой.

   -- Куда запрягаешь? -- крикнули с соседнего двора.

   -- ...За водой.

   -- А я уж думал...

   -- А ты?..

   -- ...За травой... лошадям.

   Вдруг кто-то пробежал по улице и крикнул.

   -- Ах, дьяволы,-- с нижней слободы-то поехали...

   -- Кто?

   -- Да все. Сначала Захарка-коммунист, а потом один по одному еще человек пять. А тут как увидели, что они уж к мостику подъезжают, у всех ворота растворились и прямо на запряженных лошадях все и выкатили, словно лошади так в запряжке и родились. Словом, не хуже хороших пожарных. Теперь все поскакали.

   -- Ах, сволочи...

   И в этот же самый момент ворота всех дворов на верхней слободе, растворившись на обе половинки, хлопнули с размаха об стенки и, как на параде, голова в голову, выкатили лошади, запряженные в дровяные дроги, и понеслись догонять нижнюю слободу.

   -- Спасибо, запряг,-- говорил шорник своему соседу, погоняя свою лошадь,-- а то бы попал, вишь вон,-- какой народ.

   -- Беда...

   -- Куда всей деревней едете? -- спросил у мостика встречный мужичок, придержав лошадь и оглядывая бесконечную вереницу подвод.

   -- За дровами на казенный завод...

   -- Вот это здорово взялись. Зато в один день кончите. А у нас один едет, пятеро не едут. А тут вытянулись, любо глядеть.

   Ах, дружный народ.

НАХЛЕБНИКИ

   Дворник сидел на табуретке среди набросанных на полу обрезков кожи и чинил сапоги. На другой табуретке сидел его приятель, истопник из соседнего дома, в старом пальто и с черными от сажи руками.

   -- К тебе из 30 номера приходила жена музыканта этого,-- сказала, войдя в комнату, жена дворника, маленькая старушка в теплом большом платке, завязанном под плечи на спине узлом. Христом богом просил помогнуть дровец ей расколоть.

   Дворник ничего не ответил, с сомнением посмотрел на кусок кожи, который он взял из ящика, и, бросив его обратно, стал рыться, ища более подходящего.

   -- Ну, прямо смотреть на них жалко,-- сказала старушка, уже обращаясь к истопнику: -- дров наколоть у ней силы нет, а мужу -- музыка, говорит, не позволяет. Белье стирать не умеет, хлебы ставить тоже. Уж намедни сама пришла ей поставила.

   -- Вот нахлебники-то еще, наказал господь,-- сказал дворник.

   -- Да, уж кто с мальства к настоящему делу не приучен, тому теперь беда,-- сказал истопник, покачав головой.

   -- Прямо несчастье с ними,-- продолжала старушка, размотав с головы платок и бросив его на стол.-- Это у нас знаменитость, говорят.

   -- Теперь знаменитостью этой никого не удивишь,-- сказал дворник.

   -- Не очень, стало быть, нуждаются?..

   -- Да, теперь дело подавай. А то коли дров колоть не умеешь, знаменитостью своей не согреешься.

   -- Господи батюшка, в квартире у них холод, грязь... живут в одной комнате, так чего только у них в ней нет: и корзины, и сундуки, и посуда; прямо, как морское крушение потерпели.

   -- А что ж музыкой-то -- не зарабатывает?

   -- Теперь зарабатывает тот, кто работает. А у них всю жизнь только финтифлюшки да тра-ля-ля.

   -- Отчего ж не позабавиться,-- сказал истопник мягко,-- господь с ними. Вреда ведь никакого от них...

   -- Играй себе, пожалуйста, против этого никто не говорит, да для всего надо время знать. А то вот теперь сурьезное время подошло, а они...

   Истопник хотел что-то возразить, но дворник перебил его:

   -- Намедни еще горе: труба у них в железной печке развалилась. Опять прибежала. Подмазывай им трубу. Вот то-то, говорю, кабы муж работать умел, тогда бы лучше было, а то и себе плохо и людям вы в тягость. Так что ж ты думаешь,-- разобиделась. Он, говорит, всю жизнь работает, его вся Европа знает. Затряслась вся, да и в слезы.

   -- А сама, сердешная, все на мясо смотрит, обедали мы, муж из деревни свинины привез. Я говорю: -- что это вы смотрите? Она покраснела вся, завернулась и ушла.

   -- Уж очень их трогает, что прежде на них чуть не молились, а теперь дрова заставляют колоть,-- заметил дворник.-- Кто работает, тот и сейчас сыт и тепел. Возьми хоть прачку, какие деньги зарабатывает.

   -- Потому дело нужное.

   -- Вот то-то и оно-то...

   -- Вот у нас тоже в нашем доме актриса...-- сказал истопник, улыбнувшись и покачав головой,-- забыл, как ее... Тоже, говорят, в свое время на всю Европу была. Так бывало, господи... Иностранцы к ней приезжают, цветов одних сколько... В газетах печатали, как пошла, как села...

   -- Теперь, брат, цветы отменили...

   -- Под категорию не подходят?

   -- Вот, вот...

   -- Они осенью добивались в одну категорию с рабочими попасть. Чтобы хлеба больше выдавали.

   -- Работа трудная?..

   -- Это-то они знают...-- сказал дворник,-- нет, ты сначала пойди поработай, а то все в нахлебники норовят.

   -- Господи, да ведь есть-то хочется,-- сказала старушка.