Беспокойные

Госпожа Ли дала мне розовый спортивный костюм. Я блуждала по деревне, не упираясь в заборы или стену, в полную волю болтая руками и ногами, глотая свежий воздух. В храме на табличке с именами селян, дававших деньги на ремонт, я увидела себя вместе с йи ба. Йи ба жертвовал деньги, которые я отсылала домой. Я ела мясо, рис и овощи, а не овсянку, слушала музыку, машины и людей, гуляла часами, и охрана не приказывала возвращаться. Я ловила стебли травы пальцами ног и гладила листья и кору. Почва пахла сладко, а ветер был мягким и чистым, как свежестираные простыни. Но дом уже не был моим домом. У брата госпожи Ли была маленькая дочка, и ее книги и одежда оказались разбросаны по всей комнате на первом этаже. Телевизор йи ба пропал – на его месте стоял новый. Я нашла – завалявшийся в уголке под кроватью – один из твоих старых ботиночков. Я их покупала в твою первую зиму в Нью-Йорке, перед тем как отправить сюда. Я держала на ладони маленький серый кроссовочек, вспоминала, как надевала его тебе на ножку, как затягивала шнурки. Должно быть, ты прилетел в них из Нью-Йорка. В протекторы набилась грязь, и ладонь осталась черной от подошвы. Второй ботинок я не нашла.

Той ночью я спала у себя дома. На следующее утро я поехала на автобусе в Фучжоу с пятью тысячами юаней, которые госпожа Ли отдала мне за дом. Потом я узнаю, что дом стоил по меньшей мере пятнадцать тысяч, даже двадцать, но к тому времени это уже не будет иметь значения.

За двадцать лет центр Фучжоу стал совсем другим. На площади забили фонтаны в окружении статуй мужчин и женщин с поднятыми руками, с удивительно европейскими лицами. Мимо ходили люди в деловых костюмах. В телефонной будке я набрала номер ростовщика, который узнала у соседа на 3-й улице, и сказала ему, кто я, свою дату рождения, сколько я заплатила до отъезда из Нью-Йорка, что я в Китае и хочу знать задолженность.

– Один момент, – сказал он. – Сейчас проверю.

Я подождала. Потом он снова взял трубку и сказал:

– Вы всё оплатили. У вас нулевая задолженность.

Я закусила пальцы. Должно быть, пока я была в Ардсливиле, мои взносы пересылал Леон, месяц за месяцем.

Я купила международную абонентскую карточку и набрала номер Леона – тот, который, как думала, помнила. Два гудка, и звонок оборвался – без ответа, без автоответчика. Я пыталась еще, и еще, и еще, и еще. Я стояла в телефонной будке, пробуя разные комбинации – все цифровые комбинации, которые могли принадлежать Леону, – но ни одна не подошла. Я даже звонила на свой старый телефон, чей номер точно помнила, и там ответила девочка-подросток. Я не запоминала номера Диди или «Привет, красотка». С каждым тупиковым звонком оптимизм убывал, пока я уже не плакала в рукав костюма от госпожи Ли. Ты потерян; моя семья потеряна. Пропали четырнадцать месяцев, и мне даже негде жить.

В конце концов меня прогнал голод – из телефонной будки к ближайшему продуктовому ларьку, где я ела, пока дрожь не унялась, а отчаяние не ожесточилось до амбиции. Госпожа Ли упомянула маникюрный салон – один из первых на площади Вуй, – и я его нашла и представилась хозяйке – женщине, у которой самой на кончиках ногтей облупился французский маникюр. «Я работала в Нью-Йорке, – сказала я. – Дайте мне десять минут – и я нарисую на ногте ваше лицо». К ночи у меня уже были работа и своя койка в общежитии сычуаньских работников.

18

В коридоре хлопнула дверь, послышались шаги. Я остановилась на полуслове и услышала, как разговаривают две женщины – их голоса угасали, направляясь к лифту, – и тут как будто очнулась от транса. Ты просил рассказать тебе правду – и теперь, когда я рассказала, ты словно жалел об этом.

– Ты не могла мне позвонить, потому что я уже был в Риджборо, – сказал ты.

– Теперь я это знаю. А тогда так переживала.

– Но ты нашла Леона. Даже с ним встречалась. Разве он не сказал, что меня усыновили?

Я пыталась понять, что сказать.

– Ты знала и ничего не сделала?

– Не я его нашла, – ответила я. – Он нашел меня.

Каждую неделю в свой единственный выходной я искала семью Леона. Если бы я их нашла, они бы помогли связаться с ним, а он бы помог связаться с тобой. Мне нужно было в это верить. И я ездила на микроавтобусе в деревню Леона, обходила все дома Чженов по телефонному справочнику. Представь, как долго это заняло. Но никто его не знал.

Чтобы добраться до районной администрации, приходилось ехать на двух автобусах, маршрутке и пройти пешком через пустырь с парковками. Потом я ждала на влажной жаре перед приземистым зданием, потея в единственном чистом костюме. Дверь всегда была закрыта, жалюзи опущены. Жуткая тишина, нигде ни тенечка – только солнце на голом асфальте. Наконец дверь открывалась и выходил чиновник.