Беспокойные

То, что тебя так просто не стало, так просто отдали другой семье, словно бездомную собаку, было слишком неохватно; зависло, как и весь мир, вне моей досягаемости. Я слышала об одной деревенской паре, которая пыталась вернуть свою дочь у приемной семьи, но попала в тюрьму. Я думала о том, чтобы принять все таблетки сразу, вытряхнула из пузырька и пересчитала (их было тридцать пять) и сложила назад. Может, ты еще сможешь меня найти.

Пока мы оставались в той комнате, твое усыновление было ненастоящим. Но на следующий день домой возвращался друг Леона, и нам пришлось оставить квартиру.

– Я могу пойти с тобой, – сказал Леон. Мы завтракали в пекарне, когда вышли, чтобы постирать простыни и полотенца. – Мы снова можем быть вместе. – Он протянул руки через стол, сплел пальцы с моими.

Мимо проехала скорая помощь, и я подскочила от звука сирен. Последние пять дней были миражом. Он просил меня остаться с ним потому, что думал, будто это я хочу слышать, но у него уже была своя семья. Я видела облегчение на его лице, когда отказалась.

Потому что из-за жизни с Леоном твоя утрата делалась реальной.

– Отправляйся домой, к жене, – сказала я ему. В первый наш день вместе я еще думала, что смогу поставить его перед выбором, но на пятый уже не хотела этого сама. – Отправляйся домой, к своей девочке.

Ты соскользнул по стене, пока не закопался в отельное одеяло.

– И на этом всё? – спросил ты. – Ты меня забыла?

– Я не забыла. Я просто выживала.

Я пошла на курсы мандаринского для бизнеса, чтобы спрятать деревенский акцент и найти работу получше. Когда учитель услышал, что я жила в Америке, он сказал, что открывает еще и школу английского. Я рассказала, будто бы в Нью-Йорке училась и ездила в Америку по студенческой визе. Даже если мой английский был не очень, он всё равно оказался лучше, чем у некоторых учителей.

– Прямо сейчас работа в «Ворлд Топ» не обеспечит вас городским хукоу, – сказал начальник Ченг, когда я переехала в учительское общежитие. – Но в дальнейшем – посмотрим.

Я решила, что устроюсь сюда, заработаю побольше и придумаю, как вернуться в Нью-Йорк, чтобы найти тебя.

Я преподавала в «Ворлд Топ» почти год, работала и копила сколько могла, когда в классе появился Ён. Многому он у меня не научился, но вечером после последнего урока сказал по-английски: «Я бы хотел встретиться с тобой еще».

Он начал водить меня на ужин дважды в неделю – те несколько часов, когда моя скорбь уходила на задний план, небольшая передышка. Мне нравились его постоянство, амбиции и доброта; я забыла, как это, когда на меня обращают внимание, когда со мной разговаривают. Передо мной был человек, который мог стать мне парой. И это мой шанс выйти замуж за хукоу, получить постоянное разрешение на проживание в городе. Без него я всегда буду мигранткой. В любой момент меня могли вышвырнуть из города. Те пять дней с Леоном, ощущение, как земля уходит из-под ног? Это может никогда не повториться.

Через два месяца я поцеловала Ёна. Через шесть мы устроили свадьбу в отеле на площади Вуй. Подавали двенадцать перемен блюд, восемь из них – морепродукты.

– Я ничего не могла поделать, – сказала я. – Я не могла вернуться в Америку после депортации. Я не могла никуда податься. Если бы я постоянно думала о тебе, то не смогла бы жить дальше.

Я знала, как это прозвучит для тебя: я мало старалась, я мало тебя любила. Но я же могла проискать целую вечность. Мне было нужно, чтобы ты это понял.

– Ты меня забыла, – сказал ты.

– Нет. Никогда.

– Ты даже не рассказала обо мне мужу.

– Рассказала. Ты с ним виделся. Ты знаешь.

– Не рассказывала, пока я не позвонил.

Я опустила голову. Ты был прав.

– Я думала, он разозлится и уйдет от меня. – Но это тоже было ложью. Это я только говорила сама себе. И сама же никогда не верила.

– Я думал, ты ушла, потому что я сделал что-то не так. Я же был ребенком! – Ты бил по матрасу кулаками. Наверняка хотел ударить и меня.

– Ты всё делал так, – сказала я. – Когда я вернулась в Китай и узнала, что Леон заплатил по долгам, я поняла, что ты в порядке. Хоть мне и была ненавистна мысль, что ты зовешь мамой белую женщину.

Ты фыркнул:

– Не Леон платил ростовщику. Это платила Вивиан.

Теперь я правда почувствовала себя так, будто меня ударили.

– Но ты же был в безопасности, да? С приемными родителями? – Я слышала в собственных вопросах умоляющее отчаяние – как сильно мне хотелось верить, что ты всё это время был в порядке, что я сделала всё, что могла.

Долгое молчание. Наконец ты сказал:

– Я никогда не звал приемную мать мамой.

Ты выключил свет. Миг мы лежали вместе, на раздельных кроватях, пока твои слова накрывали нас теплым одеялом, делали не такими одинокими.

19