Бесконечный Марс

– Справедливый вопрос, – ответил Мак. – Но все генетические, лингвистические и когнитивные доказательства указывают на один факт – это действительно иной вид, формирующийся прямо в сердце наших миров. Из-за этого между нами неизбежно возникнет конфликт. Конфликт, который должен, просто обязан закончиться уничтожением той или иной стороны. И я тебе скажу почему.

Следующие – не люди. Но самый серьезный аргумент против них из всех, что у меня есть, – это то, насколько они близки к людям. Возможно, они и умнее нас, но внешне выглядят точно так же, питаются той же едой и требуют тех же климатических условий для жизни. Это дарвинский конфликт между двумя видами, конкурирующими за одну и ту же экологическую нишу. И Дарвин знал, что это означает. – Он перевернул листок в своем планшете. – Я читал обо всем этом еще в медицинском училище, совсем в другие времена… Никогда не думал, что это может быть применимо ко мне. Глава третья из «Происхождения видов»[45]: «Так как виды одного рода обычно, хотя и не всегда, сходны в своих привычках и конституции и всегда сходны по строению, то, вообще говоря, борьба между ними, если только они вступают в конкуренцию друг с другом, будет более жестокой, чем между видами различных родов». – Он опустил планшет. – Дарвин знал. Он это предвидел. Войны здесь не будет, и это будет совсем не цивилизованно. Все гораздо примитивнее – чистая биология. Это конфликт, в котором мы не можем позволить себе проиграть, Мэгги. Только одни из нас выживут: либо они, либо мы. И если мы проиграем, то потеряем все. Единственный для нас способ выиграть – если ты сделаешь сейчас то, что должна.

– Мы говорим сейчас не о какой-то биологии, а о разумных существах, – горячо возразил ему Джошуа. – Даже если бы они могли нас уничтожить, нет ни малейших доказательств, что они когда-либо это сделают.

– На самом деле есть, – сказал Мак.

– И какие же?

– Сам факт того, что мы готовы сидеть здесь и обсуждать уничтожение безусловно разумного, человекоподобного вида. Проще говоря, мы создаем своего рода прецедент, не так ли? И если мы сейчас можем предположить такую возможность, то почему бы и им не сделать это в будущем?

– Это смешно, – сказал Джошуа. – Такой ход мыслей мог бы превратить холодную войну в горячую еще за несколько десятилетий до Дня перехода. Сбросить бомбу на других просто потому, что у них есть возможность сбросить ее на вас.

– Вообще-то нет, – вмешалась Мэгги. – Наше мышление не настолько примитивно, Джошуа. За последние десятилетия человечество стало гораздо лучше справляться с угрозами своему существованию, которые обычно имеют низкую вероятность, но непредсказуемые последствия. Мы не смогли предвидеть Йеллоустоун, но зато разработали способы борьбы с опасными астероидами – да, мы занимались этим еще до Йеллоустоуна. Я бы сказала, что суть нашей философии в том, чтобы действовать в отношении таких угроз в согласии с обществом, используя тот объем ресурсов, который можно считать пропорциональным вероятности этого события и серьезности его последствий.

– И поэтому, – с нажимом произнес Мак, – с одной стороны, мы взвешиваем риск быть уничтоженными Следующими или ужасы послабее (такие, как оказаться у них в рабстве), а с другой – стоимость одной ядерной бомбы и последующей кампании по их искоренению и уничтожению. Это… и еще смерти неопределенного числа невинных душ. Обычных людей, я хочу сказать. Хотя я тоже считаю, что дети Следующих ни в чем не виноваты. – Он посмотрел на Мэгги и Джошуа. – Это все, что я хотел сказать.

Какое-то время в каюте стояло гробовое молчание. Затем тишину нарушила Мэгги:

– Черт, Мак. Ты дал достойный бой. Джошуа, пожалуйста, скажи мне, в чем он не прав.

Джошуа взглянул на Мака.

– Что ж, я ничего не могу сказать о Дарвине, – произнес он. – Мы не были знакомы. О Колумбе, Кортесе или неандертальцах тоже. У меня нет каких-то великих теорий. Все, что я могу вам рассказать, касается тех, кого я знаю. Если порыться в памяти, я могу предположить, что первый Следующий, с которым я познакомился, был парнишка по имени Пол Спенсер Уагонер. Впрочем, вы это знаете, это есть в документах. Я встретил его здесь, в Мягкой Посадке. Ему тогда было пять лет. Сейчас, спустя все эти годы, я привел его сюда обратно. Он там, на земле, сидит прямо на вашей чертовой бомбе. Ему девятнадцать лет…

И он рассказал все о детстве Пола Спенсера Уагонера. О родителях, которым было неуютно в беспокойной Мягкой Посадке. О том, как эмоциональные стрессы, вызванные самой природой детей Следующих, разрушили семью. Как потерянный маленький мальчик нашел убежище в Приюте, где ранее воспитывался сам Джошуа. Как травмированный юноша, которым он стал подобно любому, приговоренному к пожизненному заключению, все еще был полон жизни, лидерства и сострадания.