Нежно-розовое платье, парик с длинными белокурыми локонами, под стать сёстрам и кузинам, румянец на щеках.
Эмма никогда раньше не выглядела такой кукольной. Она всегда была совсем капельку, но чертёнком, странной девочкой с бирюзовыми волосами, капризной младшей дочкой, которая могла бесконечно шалить и быть прощёной.
Могла.
А теперь вот лишилась всего разом, будто за все прошедшие годы отомстили.
Горничные кудахтали над ней, как курочки, затягивали корсет так, что кости трещали, пушили кружева, которые прикрывали слишком загорелые худенькие руки, то и дело тянулись к пудре.
– Ох, быть может, довольно? – наконец возмутилась Эмма, глядя на себя в зеркало.
Сливочный торт… вот на что она была похожа.
Никогда Эмма Гриджо так не выглядела.
И что они скажут? Что на дне её помолвки была не она?
Что в колледже училась какая-то другая девочка?
Что магия испарилась? Что?
А кто тогда был в Лавалле, если вот она, Эмма, хорошенькая белокурая графская дочка?
– Да, миледи, – Марла шикнула на горничных, и те тут же бросились на выход.
– Иди, я спущусь, – велела Эмма, глядя на горничную в отражении зеркала.
– Миледи… вы в порядке? Быть может, вам настойку какую…
– У тебя есть магия? – перебила Эмма, уже привычным вопросом.
Ей было важно это знать, она тогда переставала чувствовать себя слепым котёнком.
– Нет, миледи, я ношу браслет, – Марла протянула худую бледную руку, на запястье была серебряная цепочка, совсем простая.
Эмма кивнула. Ей казалось, что она не видела раньше дальше собственного носа. Все эти люди, что окружали её годами, все они носят браслеты. Бесправны, как сама Эмма.
– Ваши волосы… – вздохнула Марла. – Я видела… И…
– И что?
– Зачем он так? Простите, – горничная тут же стушевалась, щёки её покраснели. Она явно была страшно любопытна и, очевидно, крайне бесстрашна.
– Он решил, что моя магия в них, – с презрением выплюнула Эмма. – Что без волос, я – никто.
– А вы?.. – с надеждой подалась вперёд Марла. Эмма только пожала плечами и вытянула руку вперёд.
Она не чувствовала в пальцах магии, никакой. Даже земля безмолвствовала, хоть и не должна была оставлять хозяйку. Никак не должна. Но увы, ни капли силы, ни капли воды с тонких изящных пальцев, и снова Эмма обнажена и беззащитна.
– Они ждут?
– Ждут, – кивнула Марла.
– Что-то ещё передали?
– Нет…
– Тогда, полагаю, мне пора.
Приём был скромным, но гости на подбор.
Ни одного лица, которое бы было знакомо с Эммой по-настоящему. Никого, кто мог бы признать в белокурой девочке самозванку.
Графиня Чарасская, собственной персоной.
Не виденные ранее и должные прибыть только ко дню свадьбы, родители Гая Алиготе.
Несколько лиц, видевших виконтессу Гри в Лавалле, чьих имён Эмма и не вспомнила.
Родители, сёстры, дядюшка.
Это было похоже на скромную пирушку, пикник или чаепитие. В уголке поставили столик для игры в слим, мужчины потягивали виски, наверняка привезённый из Мерло дядюшкой. Трещал огонь в камине, а сидящие подле него кузины вышивали.
Это было похоже на образцово-показательное выступление, на спектакль, театральную постановку, и, ох, как же Эмма злилась.
Тишина теперь была её спутницей, как назло.
Тишина и одиночество.
И чувство предательства, на котором можно свернуть горы, если есть силы.
– Дорогая! – воскликнул сам Дьявол, Неро Гриджо, и обернулся к дочери, воздев к потолку руку с бокалом. – А вот и ты! Не представляешь, какие тут творились без тебя новости! Простите, графиня, я вынужден всё рассказать моей милой дочери…
– Ну что вы, – графиня Чарасская вышла вперёд.
Ещё одна актриса театра, очевидно, на ведущей роли.
– Вы меня смущаете. Такой позор… как я могла подумать такое? Не будьте ко мне жестоки! Милая Эмма, вы так хороши. И эта самозванка на вас совсем не похожа!
Эмма слабо улыбнулась под строгим взглядом отца. Как же она хотела испортить всем праздник, разрушить отцу его игру, но только бы понимала до конца, что к чему. Понимала бы, какова цель Неро, а он только лукаво улыбался и потягивал виски глоток за глотком.
– Очаровательны… – пропела графиня и удалилась с авансцены.
На неё вышли граф и графиня Алиготе, а за их спинами маячил Гай.
Его тонкое гладкое лицо, такое отличное от лица Глера, такое нахальное и слишком молодое, показалось личной насмешкой над Эммой.
– О, мы так волновались! Эти сплетни! – затараторила графиня Алиготе, сжав руки Эммы.
Фальш. Какая же фальш! Сколько приданого им пообещали за эту ложь? Ради кого этот спектакль?
– И эта самозванка… её поймают! Она пользовалась вашим именем, дорогая, но всем очевидно, что это только вульгарная подделка… Вы так загорели в Мерло!
Её милая зверушка, её лучший друг внутренний голос, теперь уже наверняка затих…