Берегись! Сейчас я буду тебя спасать

Она не стала говорить дальше, потому что Глер и без этого потянулся к ней, погладил кончиками пальцев её щёку, а потом крепко обнял.

– Не бойтесь, Эмма… Я буду с вами сегодня и никуда не денусь.

– Обещаете?

– Обещаю.

Глава про ночь обещаний

Он обещал. А обещания Глер выполняет.

Эмма никак не могла уснуть, вот уже третий час к ряду, и это при том, что устала ужасно. Корсет давил, неудобно упирался в кожу спины, и уснуть было никак нельзя. Сырые нижние юбки остужали кожу, противно липли, да ещё щекотали необработанными краями.

А Эмма страдала и ворочалась, пока не почувствовала на своей талии руку Глера.

Она не решилась спросить, в чём дело и чего он хочет, но догадалась, что бедолаге просто мешают спать и решила затихнуть.

“Он устал, а ты тут ворочаешься!” – проскрипел голос, явно ухмыляясь.

“Ну что я могу?.. не привыкла спать на соломе в корсете!”

“А в домике нашего батюшки никого ничего не смущало…”

“А там я была… пьяна!”

Эмма стала ждать, оставит ли Глер её талию или так и будет спать. Мгновения одно за другим утекали, и если бы оба в этот момент прислушались к себе со стороны, непременно бы поняли, что сердца их бьются одинаково надрывно, а дыхание еле-еле пробивается сквозь этот стук.

А всё оттого, что Глер потянулся к шнуровке и ловко развязал узел.

– ..Гл… – начала было Эмма.

– Вам трудно дышать. Неужели вы думаете, что я не понимаю?

Она вздрогнула, когда он с силой потянул, освобождая борты корсета, а потом блаженно выдохнула.

– Силы Святые, спасибо вам, – шепнула Эмма.

Корсет и сырой шёлк легли кучей к дымовой трубе, а освобождённая от них Эмма осталась в сорочке, кусая губы от смущения.

– Вы замерзнете, если…

Эмма стала мотать головой, будто Глер начал говорить что-то поистине ужасное, завозилась на уже нагретом телами плаще и перевернулась на другой бок.

Глер отпрянул, а потом вдруг поднял руку и сжал плечо Эммы, стараясь до последнего не смутиться окончательно собственного порыва.

– Глер…

– …если вы скажете какую-нибудь глупость, то лучше… лучше совсем уж молчите.

Она кивнула.

– Я никогда не спала с мужчиной… вот так.

– Вы спали со мной, – улыбнулся он, понимая, что может сейчас сделать со своей великолепной напарницей буквально что угодно, и размышлял о том, как от этого удержаться.

– Да, но вы были на полу… и мы с вами не сами сделали этот выбор. Глер… вы обещали меня обнимать, прошу вас, обнимите меня.

– Эмма, мы не можем… вы практически обнажены и…

– Я вас прошу! – ей казалось, что она уже умоляет, что это всё неприлично и глупо, что пора залиться краской и сбежать в самый дальний угол, прекратить просить о невозможном, но в ту секунду, когда почти решила – он тоже решился.

Руки Глера легко обхватили её талию, лишённую корсета, и будто кто-то с силой ударил обоих по голове, высекая из глаз искры. Повисла тишина.

Это было откровение. Большее, чем поцелуй или касания рук.

И от обнажённой кожи отделяла только тонкая ткань сорочки, сквозь которую так близка и ощутима была широкая горячая ладонь.

И лбы соприкоснулись, будто и того было мало.

И пальцы Эммы легли на плечи Глера, сжали тонкую ткань рубашки и смело переместились на шею. Он сглотнул. Она провела самыми кончиками пальцев по его напрягшейся шее и прикрыла глаза.

Так трогательно показалось и ему, и ей то, что они сейчас рядом, что одни, что вопреки целому миру с его дурными правиламиь считают себя женатыми.

– Вы – моя Эмма, – шепнул Глер, понимая, что между их губами становится всё меньше пространства. Что он уже ощущает её дыхание щекой. Что их носы соприкасаются.

– Ваша…

– И что бы нас ни ждало, вы должны это помнить.

– Буду…

– Вы станете моей женой, – он не спрашивал, он утверждал, а она кивнула, проводя по его щеке кончиком носа.

– Стану.

– Что бы с нами ни случилось. Где бы мы ни оказались. Вы никому больше этого не пообещаете.

– Не пообещаю, – и она со стоном вдохнула побольше воздуха в грудь, потому что Глер коснулся её губ, притянул к себе. Его ладони на её пояснице, и её нога на его бедре. Так всё близко, так рядом, что страшно. Ужасно страшно и прожить эту ночь, и встретить утро. Потому что невыносимо, мучительно и ясно как день – они друг другу только заболевание, никак не будущее.

Они друг другу – одержимость.

– Я вас люблю, – тихо и честно сказал Глер, остановившись и переведя дух. – Знайте это, что бы ни случилось.

– Ох, – только и смогла ответить Эмма, прижала руки к губам, но он их отнял.

– Тише… я вас этими словами ни к чему не обязываю, верьте мне. Просто говорю. Эмма, я вас люблю. И это правда.

– Но я…

– Не говорите ничего в ответ, хорошо? Сейчас не время. Вы подумайте. И может быть однажды…

Она кивнула, потянулась и крепко обняла его шею.

“Я люблю его… я так его люблю!”

“А я говорил!”

* * *

Под утро они ещё не спали. Говорили о разном, никак не могли наговориться, и ругали собственную глупость, но ничего поделать не могли.