Берег. Свернуть горы

Оживление ощутилось лишь в группе, собравшейся у рояля. Эдвард недовольно посмотрел в сторону сестер и пригласил всех отобедать. Он сел во главе стола и по очереди представил Юле присутствующих. По правую и по левую руку от него расположились его друзья, мистер Уоллес и мистер Фелт. Дальше — справа — Юля, Роберт и двоюродный брат Эдварда, Майкл Фаррелл с супругой Кейт. По левую сторону — сестры, тетушка Аскарида, Рональд и Джоанна. Она бросала на Роберта пылкие взгляды и исподтишка изучала Юлю.

— Господа, — начал Эдвард торжественно, — я собрал вас сегодня за этим столом, чтобы объявить о свадьбе моего сына, а также представить вам его будущую жену. Поездка в Россию стала для нас знаменательной. Роберт наконец-то встретил девушку своей мечты, а я обрел в ее лице отличную помощницу, ведь мы с ней коллеги. У вас сейчас есть прекрасная возможность поближе познакомиться с Джулией.

Он ободряюще кивнул Юле. Сестры послали ей одинаковые улыбки — желчные, но вежливые.

— Джулия, а вы раньше бывали в Англии? — обратился к Юле мистер Фелт.

— Нет, но очень люблю вашу страну и культуру. Я прошу простить меня, но Роберт сегодня будет моим переводчиком. Я еще только учу язык, — ответила Юля по-английски.

— А что вы подразумеваете, когда говорите, что любите нашу культуру? Художники, писатели, театр, что можете нам рассказать? — спросила язвительно миссис Аскарида.

— Энджи! — Эдвард как дрессировщик посматривал по левую сторону от себя, видимо, посадка была тщательно спланирована им.

Юля улыбнулась, и в ее глазах запрыгали озорные искорки. Драйв и желание развлечься управляло в этот день будущей миссис Фаррелл.

— Роберт, переводи, пожалуйста, — обратилась она к жениху и, повернувшись к нему, быстро подмигнула.

Юля мысленно представила свой альбом с марками, вытаскивая из памяти имена английских живописцев.

— Говорить об английской культуре можно бесконечно, — начала она, понимая, что хотя бы какие-то английские имена она должна назвать по-русски, — Джошуа Рейнольдс, Томас Гейнсборо, являются наиболее яркими представителями плеяды английских портретистов. Созданные ими образы Джорджианы Девонширской, Сары Сиддонс будоражили мое воображение с ранней юности. Ну, выручай любимый. «Я столько раз невольно замечала, как Теодоро, мил, красив, умен. Что если бы он знатным был рожден, я бы его иначе отличала…»

Юля, не меняясь в лице, с упоением цитировала на память «Собаку на сене» Лопе де Вега. Роберт после ее «съезда на обочину» параллельно начал с видом заправского переводчика рассказывать о тонкостях английской живописи. Они не забывали делать паузы и поддакивать друг другу. Эдвард, когда перевод Роберта перестал совпадать с Юлиными словами, сначала не понял их замысла, но вскоре единственным его желанием стало не расхохотаться. Он мысленно аплодировал им, наблюдая за реакцией сидящих за столом.

Юля все рассчитала правильно. Вместе с Робертом они настолько гармонично смотрелись, а переплетающаяся русско-английская речь лилась как песня. Все это действовало завораживающе. И даже агрессивно настроенная левая половина стола притихла и смотрела им в рот.

— Роберт, заканчивай свой рассказ и дай мне знак. Я хочу добавить пару фраз о театре, и чтобы ты перевел мои слова, сделай плавный переход, — улыбнулась ему Юля, не меняя тона, и развязала шейный платок.

— Скажи еще пару предложений, — он смотрел на нее влюбленными глазами.

— Бросьте жертву в пасть Ваалу, — финишировала Юля. — Киньте мученицу львам, отомстит Всевышний вам. Я из бездн к нему воззвала. Имеющий уши, да услышит.

Роберт под этот соус закончил свое повествование и слегка наступил ей на ногу. Юля сделала небольшую паузу и поднялась из-за стола.

— Театр! — начала она несколько тише и, обведя глазами присутствующих, прижала руку к груди. — «Любите ли вы театр так, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений изящного? Или, лучше сказать, можете ли вы не любить театра больше всего на свете, кроме блага и истины? И в самом деле, не сосредотачиваются ли в нем все чары, все обаяния, все обольщения изящных искусств? Не есть ли он исключительно самовластный властелин наших чувств, готовый во всякое время и при всяких обстоятельствах возбуждать и волновать их, как воздымает ураган песчаные метели в безбрежных степях Аравии?»

Юля читала на память Белинского. В свое время, когда подумывала поступать в театральный институт, она выучила отрывок наизусть, не предполагая, перед каким необычным жюри ей придется выступать спустя годы. Роберт переводил, изумленно поглядывая на нее. Эдвард слушал ее, прижав ладони к лицу, настолько проникновенно она говорила.

Юля манипулировала платком в руках, как заправский фокусник. Она то медленно протаскивала его между пальцев, то плавно взмахивала им, и сидящие за столом, словно под гипнозом, следили за ее движениями.