Бен-Гур

— Мой господин утонул в море — первое обрушившееся на меня горе, — продолжал купец. — Скорбь была в его доме и в моем, в Антиохе, где я уже жил в то время. Теперь слушай, Эсфирь! Когда добрый князь погиб, я был уже его главным управляющим и распоряжался всем имуществом. Суди же, как он любил меня и как доверял! Я поспешил в Иерусалим, чтобы представить отчет вдове. Она утвердила меня в должности, и я взялся за дело с еще большим рвением. Дело мое процветало и росло год от года. Прошло десять лет до удара, о котором рассказывал молодой человек — несчастного случая, как говорил он, с прокуратором Гратусом. Римлянин счел это покушением и под таким предлогом, получив санкцию Рима, конфисковал в свою пользу огромное состояние вдовы и детей. Но не остановился на этом. Чтобы приговор не мог быть обжалован, он избавился от заинтересованных сторон. С того ужасного дня и до этого никто не слышал о семье Гура. Сын, которого я видел ребенком, был отправлен на галеры. Вдова и дочь, вероятно, погребены в одной из башен Иудеи, которые, приняв узников, закрываются и запечатываются, как склепы. Они ушли из памяти людей, будто поглощенные морем. Мы не узнаем, как они умерли — не узнаем даже, умерли они или живы.

Глаза Эсфири блестели слезами.

— У тебя хорошее сердце, Эсфирь, хорошее, как было у твоей матери, и я молю Бога, чтобы оно избежало участи большинства хороших сердец — быть растоптанным безжалостным слепцом. Но слушай. Я отправился в Иерусалим на помощь своей благодетельнице, был схвачен у городских ворот и брошен в подземную темницу Крепости Антония. Причина стала известна, только когда сам Гратус пришел и потребовал от меня деньги дома Гуров, которые, как он знал, по нашему еврейскому обычаю векселей могли быть получены за моей подписью на разных рынках мира. Он требовал подписи. Я отказал. Он получил дома, земли, товары, корабли и движимость тех, кому я служил, но не получил их денег. Я понимал, что если буду честен в глазах Господа, то смогу восстановить разрушенное состояние. Я ответил отказом на требования тирана. Он подверг меня пыткам, но воля моя выстояла, и он освободил меня, ничего не добившись. Я вернулся домой и начал с начала под именем Симонида из Антиоха прежнее дело князя Гура из Иерусалима. Ты знаешь, Эсфирь, как я преуспел; как чудесно выросли в моих руках миллионы князя; ты знаешь, как по истечении трех лет, по дороге в Цезарию, я был схвачен Гратусом и второй раз подвергнут пыткам. Он хотел признания, что мои товары и деньги подлежат конфискации согласно его ордеру, и снова не получил его. С изломанным телом я вернулся домой и нашел мою Рахиль умершей от страха и скорби по мне. Господь Бог наш позволил мне выжить. У самого императора я купил иммунитет и право торговли по всему миру. Сегодня — славен будь Тот, кто делает облака своей колесницей и шагает по ветрам! — сегодня, Эсфирь, доверенное моему управлению умножилось в таланты, способные обогатить цезаря.

Он гордо поднял голову, глаза их встретились, и каждый прочитал мысли другого.

— Что я должен сделать с этими сокровищами, Эсфирь? — спросил он, не опуская глаз.

— Отец мой, — тихо отвечала она, — разве законный хозяин не приходил за ними сегодня?

Он все не опускал глаз.

— А ты, дитя мое, должен ли я оставить тебя нищей?

— Нет, отец, разве я, твоя дочь, не его пожизненная рабыня? И о ком это написано: «Крепость и красота — одежда ее, и весело смотрит она на будущее»?[5]

Невыразимая любовь осветила лицо старика, когда он говорил:

— Господь дал мне много даров, ноты, Эсфирь, драгоценнейший из них.

Он привлек ее к груди и осыпал поцелуями.