Белый олеандр

Как-то раз я учуяла в застоялом воздухе марихуану и оглянулась, ища источник запаха. У парковки группа подростков сидела на желтой машине с открытыми дверцами, из которой, разгоняя серость дня, неслась музыка. Эх, сейчас бы косячок!.. Хотелось вновь стать добродушной и сочувственной, а не ершистой и злобной. Так и подмывало дать Джастину по башке совочком, если он еще хоть раз заноет, что кто-то швырнул в него песком или столкнул с брусьев. Такой же несносный, как мамаша! Я напоминала себе, что ему всего четыре, но постепенно возраст перестал быть уважительной причиной.

Вытащила пришедшее утром письмо и развернула вырванный из блокнота листок. По крайней мере, она снова меня заметила…

Дорогая Астрид!

Дядюшки Эрни показалось мало? Ты привязываешься к презреннейшему созданию! Если у тебя сохранился хоть малейший намек на здравый смысл, БЕГИ от этой женщины, как от проказы!

Да, наш достойный порицания мир создан патриархальным строем: мир тюрем, Уолл-стрит и детских пособий, — но в заговоре не нужно участвовать! Господи, эта женщина — проститутка, что еще она должна говорить? «Борись за свои права»? Казалось бы, чернокожая должна постыдиться лизать ботинки хозяевам, заявлять, что это мир белых, и приспосабливаться. Если бы она была пособницей фашистов, ее обрили бы наголо и провели по улицам. Такие женщины — паразиты, они жиреют на несправедливости, как клещ на свинье. Естественно, с точки зрения клеща, этот мир — мир свиней.

Казалось бы, мой ребенок должен быть достаточно разумным, чтобы не покупаться на такие старые помои. Почитай «Женщину-евнух» Жермен Грир, еще что-нибудь… Даже в вашей трагически куцей местной библиотеке найдутся «Листья травы»!

Мама.

Она прописывала книги, словно лекарства. Хорошая доза Уитмена вылечит, как касторка. По крайней мере, она обо мне вспомнила. Я снова существую!

Запах травки в гнетущем воздухе сводил с ума. Я с завистью смотрела на подростков вокруг желтой машины. Обычно я изо всех сил сторонилась таких, как они: нескладных и прыщавых, объединенных скабрезными шуточками и чувством собственного превосходства, господства в мире. Но Оливия бы не испугалась, она бы показала фокус. Она знала, чего они хотят, и могла это дать или не дать. Хватит ли у меня духа?

Я повернулась к матери игравшего с Джастином ребенка:

— Не посмотрите за ним минутку? Я сейчас вернусь.

— Давай, — вздохнула она и затушила сигарету в песке.

Я пошла с Кейтлин на руках к машине, вокруг которой сгрудились подростки. Мир мужчин. Представляла себя их глазами, глазами Рэя: высокая и бледная, с развевающимися волосами, застенчивой улыбкой на пухлых губах, голыми ногами в коротких летних шортах. Подняла Кейтлин повыше на бедре, оглянулась, не смотрит ли та мамаша. Она мазала свое чадо кремом от солнца.

— Можно затяжку? Сижу с детьми весь день, сил нет!

Парень, кожу которого словно потерли на терке, протянул бычок:

— Мы видели, как ты приехала. Я Брайан, это Пи Джей, а это Большой Эл. И мистер Натурал.

Подростки кивнули. Ждали, что я тоже представлюсь, но я промолчала. Я могу дать или не дать. Приятное чувство.

Травка была не лучшего качества, не как у Рэя, когда запах слышно даже через пакет. Эта пахла паленой соломой и на вкус была сухой и жухлой, но мне показалась сказочно сладкой. Я втягивала дым, отворачиваясь от Кейтлин, чтобы малышка не обдолбалась. Она вертелась на руках, но спустить ее было никак нельзя — моментом окажется под колесами.

— Хочешь купить? — спросил крашеный блондин Пи Джей. На футболке у него оранжевыми психоделическими буквами было написано «Стоун Темпл Пайлотс».

В кармане лежали три доллара на мороженое детям.

— Сколько?

Они повернулись к коренастому мистеру Натуралу на пассажирском сиденье.

— Пять за грамм.

Я пересадила Кейтлин на другой, больной бок, и снова взяла бычок у обдолбанного «пайлота». До чего сладок кайф! Крышка грифельно-серого неба приподнималась, я снова могла дышать и больше не смотрела в будущее с ужасом.

— У меня только три.

— Как это я тебя раньше не видел? Учишься в Бирмингем-Хай? — Коренастый, лет двенадцати, вылез из машины.