Белый олеандр

Я лежала на кровати, гадая, какой буду, когда вырасту. Раньше я о возможных вариантах не задумывалась — была слишком занята, высасывая рыбий сок и закапываясь в песок, чтобы спастись от смертоносного солнца пустыни. Теперь же меня заинтриговала будущая Астрид, которую увидела во мне Оливия. Я представляла себя кем-то вроде Катрин Денев, бледной и стоической, как в «Дневной красавице». Или, может быть, Дитрих из «Шанхайского экспресса», в блеске и сигаретном дыму. Буду ли я обворожительной звездой собственного театра магии? Что стану делать с пачкой стодолларовых купюр?

Я представила деньги в руке. Сознание онемело. До сих пор мои фантазии сосредоточивались исключительно на выживании. Роскошь, а тем более красота выходили за пределы воображаемого. Глаза смотрели на полосатые занавески, пока не начало казаться, что они меняют очертания. Рэй тоже разглядел во мне будущее. С помощью Оливии я смогу принять его, создать и использовать. Смогу работать с красотой, как художник — с красками или писатель — со словом.

Заведу трех любовников, решила я. Одного пожилого, высокопоставленного, с серебристой сединой и в сером костюме, который будет брать меня в путешествия, длинные перелеты первым классом до Европы и на чопорные приемы для заезжих знаменитостей. Я окрестила его шведским послом. Да, мама, лягу под папика. С удовольствием!

Дальше шел Ксавье, мой мексиканский любовник, копия маминого Эдуардо, только более нежный и страстный, не такой глупый и испорченный. Ксавье устилал постель камелиями и клялся, что женился бы, если бы не был с рождения обручен с какой-то уродиной с заячьей губой. Я не печалилась, мне совершенно не хотелось жить в Мехико с его чванливыми предками и рожать кучу католических детей. У меня был свой номер в отеле и горничная, которая по утрам подавала в постель мексиканский шоколад.

Третьим значился Рэй. Мы тайно встречалась в городских отелях. Он грустно сидел в баре, а я являлась в белом льняном костюме, туфлях с черным мыском и платочком на сумке.

— Не знала, застану ли тебя, — говорила я низким, подтрунивающим голосом, как Дитрих. — Но все равно пришла.

Меня звала Марвел. Откуда-то издалека, из другой страны. Она имела в виду не меня, а другую девушку, серое, беспомощное создание, которому дорога в армию или в парикмахеры. Я лежала, обвив Рэя ногами, в комнате с высокими окнами и букетом распустившихся красных роз на комоде.

— Астрид!

Голос не смолкал, ввинчивался в мозг, как дрель. Лучше, пожалуй, быть рабом у мужчины, а не у женщины. Я соскребла себя с кровати и поплелась в гостиную, где Марвел с приятельницами восседала на диване с цветочным рисунком. Головы склонились над газировкой инопланетного цвета и смесью хлопьев, печенья и орехов, которую я приготовила по рецепту на коробке.

— Вот она! — Дебби подняла лошадиное лицо в обрамлении химии. Тени на веках лежали пластами горной породы. — Спроси ее!

— Говорю же тебе: машину! — отозвалась Марвел. — Представь, вернуться все в ту же помойку и ездить на ржавом ведре! Какой смысл?

Линда, блондинка с голубыми, вечно удивленными глазами и блестящими, как внутренность ракушки, тенями, затянулась сигаретой. Когда-то они все учились в одной школе, были друг у друга подружками невесты и теперь вместе занимались продукцией «Мэри Кей».

Спор шел о новой брошюре с призами, которые можно выиграть, продав достаточно туши, контурных карандашей для губ и лифтинговых масок.

— Раньше дарили «Кадиллак», — проворчала Линда.

Марвел допила газировку и со стуком поставила стакан на столик.

— Раз в жизни, черт побери, хочу новую машину! Я что, многого прошу? У всех новые тачки, даже у старшеклассников. У соседской шлюхи — треклятый «Корвет»! — Она протянула мне стакан. — Еще тики-пунша.

Дебби тоже дала стакан. Я пошла на кухню и налила тики-пунш из большой бутыли, на секунду потерявшись в его розовом венерианском свечении.

— Астрид! — позвала Линда, сидя с ногами на диване. — Если выбирать между двумя неделями в Париже, все включено, и машиной…

— Сраным «Бьюиком», — вставила Дебби.

— … что бы ты предпочла? — Линда ковырнула что-то в уголке глаза длинным накладным ногтем.

Я принесла напитки, подавляя желание театрально хромать, как уродливая служанка, и аккуратно раздала стаканы. Шутят, что ли? Париж? Мой Париж?! С элегантными фруктовыми лавками, «Житан» без фильтра, темными шерстяными пальто и Булонским лесом?

— Машину, — ответила я. — Конечно, машину!

— Умница! — произнесла Марвел, поднимая в мою честь стакан. — Всегда была голова на плечах.

— А давайте ее накрасим! — предложила Дебби.

На меня уставились три пары глаз в пятнах теней. Я занервничала. В бирюзовом доме моим нормальным состоянием было оставаться невидимкой.