Белый олеандр

Там, где у нас были раздвижные стеклянные двери на задний двор, у Оливии помещалось створчатое окно. Вместо кондиционера на потолке лениво вращались вентиляторы. При ближайшем рассмотрении обнаружилась еще золоченая клетка с игрушечным попугаем в крошечном сомбреро и с сигарой в клюве.

— Это Чарли, — представила Оливия. — Осторожно, он кусается!

Улыбнулась. Верхние зубы слегка заходили на нижние. Я легко представила, как хочется мужчинам целовать этот рот.

Мы сидели на бархатном диване и пили чай со льдом, медом и мятой. Я неожиданно растерялась, все вопросы вылетели из головы. Убранство комнаты сразило наповал. Куда ни кинешь взгляд, везде что-то интересное! Ботанические иллюстрации: гранаты в разрезе, лоза маракуйи и ее плод. Стопки толстых книг по искусству и дизайну, коллекция стеклянных папье-маше на кофейном столике. Красота и спокойная роскошь. Такой утонченности я не встречала нигде. О, какой презрительный взгляд бросила бы мама на заставленные предметами поверхности!.. Но я устала от трех белых цветков в стеклянной вазе. Жизнь этим не ограничивается.

— Сколько ты у них живешь? — Оливия провела указательным пальцем с маникюром по запотевшему стакану.

Ее профиль был округлым, лоб высоким и выпуклым.

— Недолго, пару месяцев. — Я кивнула в сторону нетронутой посылки на кофейном столике. — Что это?

Оливия подошла к небольшому секретеру и взяла канцелярский нож. Разрезала сбоку упаковку и вынула два глиняных сердечка.

— Нагреваешь и кладешь в корзинку с хлебом — чтобы булочки не остывали.

Я была разочарована. Я-то надеялась на что-нибудь тайное и сексуальное. Глиняные сердечки для хлеба не вязались с моими фантазиями про Оливию Джонстоун.

Она вновь села рядом, на этот раз ближе, и положила руку на спинку дивана. Мне понравилось, хотя я немного занервничала. Судя по всему, она прекрасно сознавала, какой эффект на меня производит. Я не могла оторвать взгляда от ее кожи, которая блестела, как полированная, и была точно такого же оттенка, что обои. Пахло «Ма Грифф».

— Куда вы уезжали?

— На Восточное побережье. Нью-Йорк, Вашингтон. У приятеля были там дела.

— Который на «БМВ»?

Оливия улыбнулась, обнажая неправильный прикус. Теперь, когда она сидела близко, в ней стала заметна некоторая игривость. Она уже не казалась совершенством, но так было даже лучше.

— Нет, не на «БМВ», он очень женат… Ты его здесь не видела.

Я боялась, что она станет говорить про сердечки для хлеба, но вот она уже болтает про мужчин, как будто о погоде. Воодушевившись, я задала следующий вопрос:

— А вы не боитесь, что они столкнутся?

Она поджала губы, вскинула брови.

— Стараюсь этого избегать.

Может, и правда. Может, и проститутка. Хоть бы и так! Она совсем не походила на девочек с бульвара Ван-Найс в обтягивающих штанах и блестящих олимпийках. Оливия — это льняные костюмы, шампанское, терракота, ботанические иллюстрации и «Семь шагов в небо».

— Вам кто-нибудь из них нравится?

Она помешала чай со льдом длинной ложечкой. Майлс Дэвис проникал нам в поры.

— Пожалуй, нет. А у тебя есть приятель, близкий друг?

Я хотела сказать, что да, был мужчина в возрасте, наврать, как все круто, но в конце концов поведала историю моей жизни, про Старр, Рэя, маму и Марвел Турлок. Говорилось легко. Оливия слушала сочувственно, задавала вопросы, ставила новую музыку, подливала чая и приносила лимонное печенье. Было чувство, что я проснулась на плоту и обнаружила, что рядом яхта и мне сбрасывают веревочную лестницу. Вот не знаешь, когда подоспеет помощь.

— Так плохо будет не всегда, Астрид. — Она заправила мне за ухо прядь. — У красивых девушек есть преимущества.

Хотелось верить, что всему этому рано или поздно придет конец. Хотелось узнать то, что знает она, и больше не бояться.

— Какие?

Она внимательно изучала мои щеки, челку, которую я сама себе отрезала, упрямый подбородок, пухлые обветренные губы. Я попыталась изобразить, что готова услышать правду. Она взяла меня за руку. Ее ладони были изящнее, чем я думала, не больше моих, теплые, на удивление сухие и немного шершавые. Сплела пальцы с моими, как будто мы знакомы сто лет.

— Наш мир — мир мужчин, Астрид. Ты когда-нибудь про это слышала?

Я кивнула. Мир мужчин. Но что это значит? Что они свистят, пялятся, выкрикивают вслед гадости и надо терпеть, иначе изнасилуют или побьют? Мир мужчин значит, что есть места, куда женщин не пускают. Что у них больше денег, нет детей, за которыми нужно круглосуточно смотреть. Что женщины любят их больше, чем они — нас, что они могут то хотеть чего-то всем сердцем, то остывать.

На этом мои познания о мире мужчин заканчивались. О мире, где мужчины ходят в костюмах, носят часы и запонки, работают в офисах, едят в ресторанах и разговаривают по сотовому за рулем. Я понимала про них не больше, чем про тибетских шерп или вождей амазонских племен.

Оливия перевернула мою руку, провела кончиками сухих шершавых пальцев по влажной ладони, посылая волны электричества, и тихо спросила: