Белые степи

– Я не знаю, как я выжил, Ислам, – шептал он, обессиленный воспоминаниями, нервно похлопывая себя по лысине склоненной над столом головы. – Такие мужики сдавали, такие богатыри становились тряпками. Многие сходили с ума. На чем душа держалась – голодный, замученный работой на каменоломне. Но мне так хотелось домой, в свою родную деревню! Когда умирал от жажды, мне снился наш родник, что бьет из-под горы Маяк, я видел себя на нашем покосе – по пояс раздевшись, кошу родную травушку, купаюсь в Зилиме… И это было такое сильное желание, что только оно мне, наверное, и придавало силы… Но все же однажды я совсем сдал и ушел в спасительный от всех мук сон и уже проснулся на мягкой перине. Не знаю как, но меня забрала к себе домой местная фермерша Маргарита. Как ей удалось это, я не знаю. Но она выходила меня, я встал на ноги…

Далее Айса-карт вовсе возбудился, вспоминая, как крепко и умно устроен хозяйский двор немцев, какой везде порядок и чистота, как все надежно и разумно. И в это время он, морща нос, крутил головой, как будто показывая, что здесь вокруг все не так. Муж хозяйки погиб на Восточном фронте, она была одна, и Айса стал ее первым помощником. Быстро разобрался в сельхозинвентаре, оборудовании, да и за работой постепенно освоил бытовой немецкий язык. И как-то само собой оказался в постели тоскующей по мужской ласке одинокой немки. Тогда уже война шла к концу, немцам было не до смешения крови немки с горным безграмотным башкиром. У них родились две дочки – старшая белокурая, младшая черненькая…

– Как они лопотали на немецком! Зайду в дом – они бегут ко мне, шлепают босыми ножками по полу, и каждая старается раньше другой запрыгнуть в мои объятия. «Mein Vater, main liblich Vater!» – верещали они. А у кухонной печки сияет от счастья Маргарита. Вся в белом, высокая, здоровая, румяные щечки, белокурая. Ростом я ей был по грудь. Ох и строгая она была. Все по часам до минуты – завтрак, обед, ужин, отбой. У нас в армии не так было, как у нее. Даже дочки шалили как будто по часам! У них это, видимо, с рождения заложено. Как только мама скомандует спать, они тут же собирают в коробки свои игрушки, расставляют их в заведенном порядке, как по линеечке, расплетают волосы, чистят зубы, переодеваются в белоснежные ночнушки, целуют родителей и после маминых молитв на боковую. И все это молча, без всяких капризов. А какая везде идеальная чистота и порядок!

И Айса, похлюпав носом, допив очередную кружку медовухи, пошатываясь, дошел до печки, присел. Открыл печную дверцу, достал свой кисет и, покашливая, запыхтел махоркой. Хозяева, удивленно переглядываясь, молча ожидали продолжения удивительного рассказа. Вот тебе и Айса-карт! Кто бы мог подумать, что обычный чудаковатый старичок деревни полноценно жил на немецкой земле. Для всех он был работником на подхвате – кому сено привезет, кому дрова, кому покосит или плотничает.

А самым примечательным и запоминающимся для всех была его пляска в праздники. Захмелевший, улыбаясь во все круглое, несколько бабье лицо, он с непередаваемым удовольствием не спеша пускался в свой сольный башкирский пляс. Начинал он неторопливо, как будто примериваясь, разминаясь, мягко переставляя ноги, притоптывая. Затем под звуки курая разворачивал перед подбадривающе хлопающими сельчанами целую сценку. Постепенно он ускорялся, крутился на месте, выделывая ногами изящные и легкие плясовые коленца. Но самым главным действующим в этой пляске было его лицо – он под такт музыки вскидывал свои черные дугообразные мохнатые брови, весело всем подмигивал и улыбался. Его брови, каждая по отдельности, независимо друг от друга, а иногда и вместе, отдельно от тела – ног, рук, стоп, колен, – исполняли свой удивительный танец.

Но и это еще не все – наплясавшись, он начинал хрипловатым голосом петь частушки:

Ары баҫҡан аягыңды,
Бире баҫһан ни була.
Этеп төртөп бейегәнсә,
Бейемәһәң ни була.

Эй бейеүсе, бейеүсе,
Дағалы итек кейеүсе.
Дағалы итек кейеүсене
Барҙыр әле hөйөүсе [5].

– Так как же ты бросил все это, Айса-агай, как домой-то вернулся? Там же у тебя все было – живи не хочу, а ты опять в эту деревушку на людей за копейки батрачить? – нетерпеливо прервал тишину Ислам.