Be More Chill [Расслабься]

Кроме нас, на подмостках никого, и я внезапно вижу, что зал набит битком. Он такой вместительный, оказывается. Похоже, у нас неплохо получается. Зрители сидят не шелохнувшись. Никто не свистит, не переговаривается, даже не кашляет.

– «Одно пусть будет сердце, одна – постель», – продолжаю я, делая несколько шагов вперед.

Свет софитов падает под углом, и отсюда зал почти не виден. Вместо людей я краем глаза вижу только пятно, похожее на ожог сетчатки. Словно выступаю в заоблачном туннеле: луч над ночным морем, готовым меня поглотить.

– «Пускай твоя любовь лишь с жизнию бесценною иссякнет», – подает финальную реплику Эллен и театрально укладывается на пол.

Черт, я ведь тоже должен лечь… Растягиваюсь на полу, будто на траве в летнем лагере, и делаю вид, что уснул. Вот оно. Сейчас появится Кристин.

На сцене я всегда утрачиваю ощущение, что я – это я. Растворяюсь в словах роли. Однако это состояние исчезает, уступая место совершенно новому расслоению личности, как только на сцену выходит Кристин. Я лежу на полу, точно мертвый ребенок, отчетливо понимая, что больше от меня ничто не зависит. Вообще. Включаю СКВИП.

«Ты знаешь, что тебе следует сказать?»

Да.

«Ты готов?»

Думаю, да.

«Плохой ответ. Попробуй сказать просто “да”».

Да.

«Она здесь».

– «Я лес кругом весь обошел, а человека не нашел, – Кристин пожимает плечами, стоя лицом к залу, потом приближается ко мне, – на чьих глазах мой царь желает цветочек этот…»

«Давай!»

– Э-э-э… извините. – Я встаю.

Зал удивленно таращится. Оказывается, далеко не все зрители были захвачены зрелищем. Зато сейчас никто глаз со сцены не сводит. Проснулись даже те, кто дремал. Будто я – диковинный жираф, десантировавшийся на сцену с вертолета. Я кожей чувствую их изумление. Я смотрю им в лица.

– Извините, что прерываю спектакль и все такое, – улыбаюсь. – Меня зовут Джереми Хир, я играю тут в пьесе, как вы могли заметить. Знаете, прошедшая неделя выдалась чертовски тяжелой для нашей школы, – скрещиваю руки на груди.

Люди в зале улыбаются. Это хорошо. Небось, решили, что смотрят этакую современную постановку Шекспира.

– Нам пришлось несладко, когда выяснилось, что Джейк не сможет играть, мы все… ну, вы понимаете, мы болеем… то есть молимся, да, молимся за него. А еще мне очень не хватает моего друга Рича, пострадавшего в том же пожаре.

Слышатся жидкие аплодисменты.

– Что ты творишь, Джереми?! – вопит мама, вскакивая с места.

«Скажи ей, чтобы потерпела».

– Минуточку терпения, мам.

Машу ей рукой, кое-кто смеется. Родственники тянут ее обратно.

– Человек, который вдохновил меня на участие в пьесе, – это одна очень…м-м-м… прекрасная девушка, Кристин Канилья. Она играет Пака.

Поворачиваюсь к Кристин. Та взирает на меня с убийственной комбинацией изумления и ненависти. Никогда прежде не видел такой ненависти в ее глазах. Да и вообще не припомню, чтобы наталкивался на такую злость и отвращение. Уже понимая, что проиграл, не могу остановиться. Потому что я стал самим собой. Теперь я лучше ошибусь, чем буду бездействовать. Восемь недель назад я вообще ничего не стал бы предпринимать.

– Мне давно нравится Кристин, но знаете, как бывает, я все не мог решиться…

Зал уже явственно гудит.

– Джереми, ты спятил?! – шипит с пола Эллен.

Кристин молчит. Глядя ей в глаза, громко, чтобы все слышали, заявляю:

– В общем, Кристин, я спрашиваю тебя, хочешь ли ты… ну, в общем, быть со мной?

Затем, не дожидаясь ответа, делаю то, о чем условился со мной СКВИП. Зажмуриваюсь, наклоняюсь, чтобы ее поцеловать, и… промахиваюсь?! В зале откровенно хохочут.

Открываю глаза. Кристин, оказывается, отошла в сторону. Она тихо произносит одно-единственное слово. Однако в ее тоне столько ненависти и уверенности, что я понимаю, это правда:

– Лузер.

Потом поворачивается лицом к залу:

– Воистину несчастный бредит во сне, он одержим любовью, не иначе!

Господи, и что мне теперь делать? Я едва стою на ногах. Или лучше все-таки упасть?

Эй! Ты где? Включись!

Тишина.

Поняв намек Кристин, валюсь навзничь. Она такая умная. Пытается включить мою идиотскую выходку в пьесу. Кристин тем временем продолжает свой монолог с прерванного места:

– «Ночь – тишина! А, вот невежда! На нем афинская одежда…»

Да, все верно. Я и есть афинский юнец-неудачник. Кристин опускается рядом на колени так, чтобы ненароком не прикоснуться ко мне. Крепко-крепко зажмуриваюсь и упрашиваю, умоляю, заклинаю СКВИП включиться. Тишина. Я лежу, теряя то единственное, чего хотел больше всего на свете.

47