Башня Ворона

Не дожидаясь следующей реплики, ты отвернулся и зашагал прочь. Пересек площадь и направился к проливу, где, завернувшись в плащ, уселся на песок и стал глядеть на волны и суда, курсирующие из порта в порт. Ты избегал смотреть на башню, хотя, ручаюсь, размышлял о ней, о своем походе на крышу, о Радихе, толковавшем послания Ворона. Размышлял о заповедной лестнице, о близнецах, встретившихся тебе на обратном пути, а ныне беседовавших с Маватом на площади.

Когда предзакатные лучи слепящими бликами заиграли на водной глади, ты зажмурился, прошептал:

– Они наверняка отправились восвояси.

Однако все сидел, пока не сгустились сумерки. Едва солнце скрылось за горизонтом, ты поднялся, стряхнул налипшие песчинки с плаща и поплелся обратно в город.

Не успел ты ступить и трех шагов под сенью крепостной стены, как кто-то схватил тебя за руку. Ты круто развернулся, занес свободную руку, и в следующий миг твой кулак врезался в лицо нападавшему, а колено – в живот. Противник выпустил тебя и согнулся пополам, судорожно хватая ртом воздух; нож выскользнул у него из пальцев и со звоном упал на мостовую. Ты потянулся за своим клинком, когда услыхал приглушенное ругательство – нападавший был не один. Его сообщник бросился на тебя и прижал к стене. Твой нож полоснул ему по ребрам, колено ударило в пах, раздался истошный крик, однако хватку налетчик не ослабил. На выручку ему уже спешил первый, который с воплем «Ворон тебя разрази!» нанес тебе мощный удар в лицо.

Внезапно с противоположной стороны улицы донеслось:

– Эй, что там у вас происходит?

На тебя обрушился кулак, утяжеленный массивным золотым перстнем. Сознание померкло, и ты провалился в темноту.

Сложно упрекать тебя за неприязнь к Оскелю и Окиму. В конце концов, они пытались тебя убить.

Но вообрази, каково им? Оскорбленный Мават дает волю гневу. А близнецы? Разве они не должны благодарить небо за сам факт своего существования? Разве им дозволено сетовать на судьбу? Злиться, негодовать? Кто из окружения не попрекал их за малейшее проявление эмоций? Кто не обливал презрением?

Кто защищал их, утешал, опекал? Конечно, их приютили, обули, одели, кормили. Учили читать, считать, ездить верхом и владеть оружием бок о бок с преемником Глашатая. Однако неустанно, в шутку и всерьез, напоминали об их недостойном происхождении.

Законный родитель (молва гласит, будто к появлению близнецов на свет причастен кто-то из обитателей крепости) так и не признал братьев, ни разу не выступил в их защиту. Во всем, кроме самых насущных потребностей, они привыкли полагаться исключительно друг на друга. Именно за сплоченность и за очевидные попытки скрыть свою реакцию на всякого рода оскорбления их стали называть (и в глаза, и за глаза) заговорщиками, подлецами. Немудрено, что они выросли озлобленными на весь мир и не научились до конца скрывать свою ненависть.

Возможно, другие дети, другие близнецы, спасенные от леса, отнеслись бы к ситуации иначе и выросли непохожими на Оскеля и Окима. Однако речь идет о конкретных братьях, и они могли стать только такими, какие есть. Несомненно, в граде Вускции их жизнь переменилась к лучшему. Тамошним обитателям нет дела до того, сколько детей теснилось в одной утробе. Переселенцы и гости из Ирадена были не столь щепетильны, но все равно в граде Вускции на близнецов хотя бы не смотрели косо. Едва ли им суждено было стать образцом доброты и порядочности. Ну а кто бы стал на их месте? Напрасно, напрасно возвратились они в Вастаи, где каждый взгляд – точно соль на открытую рану.

Уверен, ты на своей шкуре испытал, каково это, когда облеченные властью велят довольствоваться малым и не желать большего, чем предназначено тебе по праву рождения. Тебе и без того дали многое, нечего прыгать выше головы. Уже в этом аспекте можно посочувствовать братьям.

Однако это не отменяет того факта, что они пытались тебя убить.

Ты разлепил веки, вернее, попробовал – левый глаз заплыл и не открывался. Моргнул в надежде вернуть взору ясность и сообразить, где находишься. Попытка отозвалась вспышкой боли. Лицо твое было разбито, верхняя губа рассечена. Голова наверняка раскалывалась. Помнишь, как все случилось? Говорят, люди не помнят удара по затылку и последующие события. Но едва ли ты забыл, как покинул сумеречный берег и ступил в темный город.

Дверь распахнулась, и в комнату вошла Тиказ с тазиком воды.

– Очнулся? Молодец. Еще немного, и мы бы начали волноваться. Молчи, ни слова, – велела она, заметив, как ты хмуришь лоб и набираешь в грудь воздуха, намереваясь заговорить.

Тиказ пододвинула стул к твоей кровати, села и достала из таза мокрую тряпку.

– Холодная ключевая вода. Помогает от синяков. – Она выжала тряпку и промокнула ею твой левый глаз. – Хотя это тебе наверняка известно.

– Что произошло? – спросил ты, вернее, попытался; судорожно глотнул и повторил попытку: – Что произошло? Как я здесь очутился?

– Тебя избили на улице. Не помнишь?

Неужели забыл? Забыл массивный золотой перстень на руке, нанесшей тебе удар?

– Да, припоминаю. Их было двое. Но как я здесь оказался?