Башни Заката

Креслин и без того знает, что они обожжены, словно были засунуты в очаг. С трудом удерживаясь на ногах, он подается вперед и, схватив Мегеру за локти, тянет на себя, так что его пальцы соскальзывают на ее запястья.

Снова шипит пламя.

Слышится стон, но кто из них двоих стонет, Креслину уже не разобрать. Он заключает Мегеру в объятия. Она соскальзывает с валуна, но он удерживает ее, чувствуя, как его подошвы погружаются в мягкий песок под их общей тяжестью.

Боль, но уже иная, пронзает плечо, в которое впиваются ее зубы. Он пытается отстраниться, и ее колено, метившее в пах, ударяет его в бедро.

– Ты связал меня так... как никто... никогда...

«...не покорюсь... даже тебе...»

– Я точно так же... связан... и сам, – задыхаясь под стать ей, с трудом выговаривает Креслин.

– Не так. Совсем иначе. Ты выбрал это сам... Я – нет.

«...все иначе. Ты сам решил связать себя со мной. А я не решала, у меня выбора не было...»

Слова Мегеры – и произнесенные вслух, и звучащие в голове Креслина эхом ее мыслей, леденят его кровь, заставляя в ужасе отпрянуть и отступить на шаг.

– Ты сам решил! – слышит он вновь и вновь. – Ты выбрал это... я – нет. Ты выбрал... я – нет. Я не решала, у меня выбора не было. Выбора не было...

Юноша не видит ни набегающих на берег и откатывающихся волн, ни кружащих над головой белых чаек. Глаза его полны слез. Он молчит – у него нет слов.

Потому что Мегера права. Мегера права.

«...права... права... права...»

Связав себя с ней, посягнув на ее мысли и чувства, он совершил очередной акт насилия, ничуть не лучший, чем насилие плотское.

Спотыкаясь, шатаясь, ничего не видя перед собой, Креслин бредет прочь, сам не зная куда. Да в этом и нет нужды, так как идти ему некуда.

Мегера права, а у него нет ни слов, ни желаний.

«...уходи... нет... сама не знаю... не хочу, чтобы оставался... не хочу, чтобы уходил... будь ты проклят... будь проклят!..»

Уйти Креслин не может, как не может вымолвить хотя бы слово, как не может видеть сквозь туманящие взор слезы.

Все это время она боролась с ним, но боролась лишь за свою свободу – пыталась убежать, как пленник или посаженный в клетку зверек. Даже нападая, она в действительности защищалась, желая только бежать.

Юноша сознает, что точно так же, как он никогда не увидит воочию ледяного шпиля Фрейджи, так не дано ему будет коснуться любимой женщины. Женщины, которую он, даже не притронувшись к ней, подверг насилию.

Волны вспениваются у самых его сапог, но не достигают их, как ему никогда не удавалось понять Мегеру, достучаться до нее. Ему кажется, что окутанное золотистой дымкой солнце прячется за темные тучи, а прохладный ветерок не приносит облегчения ни его обожженным рукам, ни опаленной душе.

Мегера стоит, словно окаменев, и взгляд ее устремлен в море. Креслину нечего ей сказать. Он не может удержать ее, не может взять на себя боль, которую ей причинил. И он делает то единственное, на что способен сейчас, – поет старую песню.

...На побережье восточном, где пены белые клочья,
Прислушайся к песне ветра, к земле опустив очи,
Солнечный свет ясный любит ветер восточный,
А западному милее тьма и прохлада ночи.
А северный ветер студеный веет один где-то,
А я, тобою плененный, дневного боюсь света.
Сердце мое похищено тобою в ночи ненастной,
И огни, тобою зажженные, дольше солнца не гаснут...
...Дольше солнца не гаснут, там, где пены белые клочья,
Так послушай же песню ветра, к земле опустив очи...

Пусть, как прежде, не угасают
До рассвета твои костры,
Но уж смерть меня поджидает
На холодной вершине горы,
Ибо ветер стальной ярится
И доносит правду о том,
Чего не могу я добиться

...Чего не могу добиться там, где пены белые клочья.
Так послушай же песню ветра, послушай, потупя очи!
Ибо это правда печальная —
То, что было сказано мною,
И к любви твоей изначально
Я стремился всею душою;
И пусть ты мне сердце терзала,
И пусть ссорились мы немало,
Но едва ты меня покинула,
Жизнь моя никчемною стала.