Я достаточно неплохо представлял себе реалии Дикого поля, чтобы хоть на секунду усомниться в том, что, если припрёт (а припереть может в любой момент), стволов «вдруг» окажется существенно больше, нежели это можно предположить сейчас. Уж чего-чего, а подобного добра тут навалом — хоть отбавляй! А никаких нравственных тормозов у местного населения нет в принципе, стрелять станут сразу и с явным удовольствием. Как же! Сейчас, если отбросить в стороны все условности, произошло нечто неприятное — покусились на право безнаказанно воровать!
Нет, если попробовать украсть у соседа — то тут сомнений никаких, пристукнут на месте и будут правы.
«Моё — не трожь!»
Священный принцип Дикого поля, никем и нигде не подвергаемый сомнению. Чужого трогать нельзя никому, и никакая кара за это не станет чрезмерной.
Но ведь вышка-то — ничья!
В том смысле, что не соседская, да и никакому атаману не принадлежит. Ну и что, что у неё есть какие-то там хозяева? Не местные же… У них и так денег до фига, можно и отщипнуть кусочек. Не обеднеют, авось…
Да, в принципе-то понятно, что «туда лучше не залезать. Народ, что эту штуку установил, трусливый и бессовестный — понатыкал там мин. Небось лицом к лицу сойтись не рискнули! А то б наши парни им вломили бы!
Да, подрывались там и раньше. Ну не повезло парням, бывает. Но всё это как-то проходило тишком, мало ли… да и насмерть столько народу зараз не валило, это да.
Но вот сейчас — на песке перед изодранным в клочья ограждением лежало более десятка мертвых тел. И среди них преобладали отчего-то не молодые парни или серьёзные мужики.
Больше было женщин. И даже детские тела тут присутствовали — совсем молодые мальчишки, которые явно ещё не доросли до самостоятельного воровства по крупному.
Как мне тихо пояснил на ухо Панас, тел самих погибших жуликов тут отчего-то оказалось очень мало — а ведь они были!
— Двое всего и валяются. Баб вперед выложили — на совесть давят. Пацанов-то других уже утащили, так оно вроде бы страшнее выглядит. Мол, только мирняк и пострадал. Типа — а их-то за що?
— Вы думаете, что кто-то этим руководит?
— И к бабке не ходи. Просто так, за полчаса, поднять такую кучу народа? Вот уж фигушки… есть тут какая-то падла, нюхом чую!
— Брат погибшего вора?
— Рылом не вышел. Уровень у него не тот, это я точно говорю. Сотник… выше головы не прыгнет. Да и не поддерживал он своего младшего, это-то я точно знаю.
Нашу группу поддержки я остановил за пару километров, не доезжая вышки. Не время… пусть разбираются атаманы, им за это деньги плачены!
Кстати, на вышку и смотреть не хотелось.
Как рабочий объект она была потеряна однозначно.
Исковерканные взрывами, оплавленные стены и разрушенное оборудование — проще все заново построить. Свою ярость на невинном строении народ выместил очень уж рьяно. В толпе виднелся и орудийный ствол, вот, значит, отчего столь велики разрушения… Просто гранатометами такого не наворотить.
И этот самый ствол сейчас недружелюбно посматривал в нашу сторону. А вот это — плохо! Никакая броня, ни на каком джипе, от орудийного снаряда не спасает даже и теоретически. Если и просто рядом рванет — так и то мало не будет.
Но Панас этого словно бы и не замечал. Уж в чем — а в личной храбрости главгангстеру не откажешь!
Будто бы и не слыша возмущенных криков толпы, не замечая направленных в нашу сторону стволов, он вышел вперед и подойдя к лежащим на земле телам, снял с головы шапку.
Поклонился.
— Так що, громадяне, говорить будем? Или задарма воздух криками сотрясать продолжим?
Толпа отвечает ему глухим ворчанием.
— Так я не понял — що, никто ничего сказать не может?
Раздвинув первые ряды, выдвинулся навстречу ему коренастый седоусый мужик.
— Ну — вот я!
— Здоров будь! — наклоняет голову Панас. — Гутарь!
— Кто за все это отвечать будет? — делает жест рукою в сторону мертвых тел представитель толпы.
— А ты как полагаешь? Кто должон за такие вещи ответить?
— Дак, вестимо кто! — кивает в мою сторону седоусый. — Их игрушки — с них и спрос!
— Лады… — соглашается главгангстер. — У тоби, дядьку, своё хозяйство е?
— А як же!
— Поди, и собака имеется… — продолжает вопросы Панас.
— Так и не одна же!
— А зачем она тебе?
— Это, как это? — удивляется переговорщик. — Вестимо зачем — чтобы всякая шелупонь не залазила.
— То есть, ежели такая собака кого порвёт…
— Тудыть ему и дорога! — соглашается седоусый.
— А вот тута, за проволокой, ихняя собака сидит… — ехидно прищуривается атаман. — И кусать могет основательно, вон — даже и таблички висят для совсем тупых! То бишь — твоей собаке кусаться можно и нужно, а этой?
Дядька озадаченно чешет в затылке — логика главгангстера кажется безупречной. Панас ловко перевернул ситуацию в привычное русло. «Мое — не трожь!» У «бесхозной» собственности «вдруг» объявился хозяин… И он вроде бы был в своём праве.
— Однако ж, и ты прав! — внезапно подыгрывает ему Панас. — Народу побило — страсть! И ответить за то кто-то должон, ведь так?
— Так! — выдыхает толпа.
— Ежели мы где вора прихватим — так его бьем?