Басаргин правеж

Поначалу знать московская держалась вместе, но потом, как по команде, разошлись вправо и влево вдоль стен — выстраиваясь, понятно, по знатности. Справа ближе всего к трону был седобородый боярин Федоров-Челяднин, бывший конюший, ныне глава земской думы, первое лицо после государя. Коли с царем что случится — именно он до появления нового государя местоблюстителем станет, а при сомнениях в преемнике — его слово определяющим может стать, кто достоин на трон взойти, а кто нет. Рядом с Челядниным опирался на посох престарелый князь Салтыков, ничем в деяниях своих не отметившийся, однако по роду один из знатнейших. Дальше князь Пожарский, потом Телепнев… Прочих же Басарга не ведал.

Напротив стояли опричники. И опять же — первым был Рюрикович, князь Воротынский, далее худородный князь Хворостинин, худородный боярин Алексей Басманов, худородный Иван Кошкин…

Отворилась дверь черного входа, предназначенная для слуг, появился тяжело дышащий Прокоп Бачурин — без шапки, в одном лишь кафтане, да еще и без пояса.

— Не пустили через белое крыльцо, — пожаловался он. — И шубу с поясом сняли, при входе оставить заставили…

Басарга только усмехнулся: тут тебе не Двина, золото не поможет. Коли родом до боярина не дорос — то и шубой красоваться нечего. Коли человек не служивый — нечего через парадные двери входить. На пир не зван — так на что тебе пояс с ножами?

Думные бояре встрепенулись, подровнялись, повернувшись к трону. В стене за государевым местом распахнулась дверь, и все склонили головы в низком поклоне.

Когда Басарга выпрямился, Иоанн Васильевич уже сидел на государевом месте — не в монашеском облачении, а в тяжелой от золотого шитья собольей шубе, с усыпанным самоцветами оплечьем на шее, справа и слева от него мрачными тенями замерли священники: митрополит Афанасий и архиепископ казанский Герман. Место возле трона было, может статься, и почетное — да дюже неудобное. Думные бояре вслед за царем сели на лавки — старцы же остались стоять.

— Собрал я вас, бояре, — громко объявил Иоанн, — дабы приговор по смуте поморской утвердить. По приказу моему сыск подьячий приказа Монастырского Басарга Леонтьев учинил, виновных отловив и пред очи ваши доставив[19]. Сказывай, боярин!

— Всех крестьян с берега Терского, что в разбое замешаны, я исчислил, государь, — вышел из дальнего конца палаты вперед опричник. — При сем лиходействе живота лишилось четверо корабельщиков двинских, товаров разграблено на тысячу двести семьдесят четыре рубля, плюс к тому семь ладей уведено со всем снаряжением, что еще в триста рублей убытка сосчитано…

— Зачинщик кто? — в нетерпении перебил его Иоанн.

— Зачинщиком считаю откупщика двинского Прокопа Бачурина, — повернувшись, указал в конец зала подьячий.

Купец, томящийся «ниже всех», в дальнем конце зала, на миг застыл с отвисшей челюстью, а потом вдруг рванулся вперед:

— Неправда-а-а!!! Навет! Оговор!

Однако стрельцы, прыгнув следом, сбили его с ног и отволокли, орущего, обратно.

— О как? — теперь уже всерьез заинтересовался царь. — Ты сказывай, сказывай.

— Ты, Иоанн Васильевич, — поклонился правителю всея Руси Басарга, — волей своей кормления на Поморье отменил, дозволил людям тамошним по своему разумению старост избирать, споры решать да подати промеж собой делить. В первые годы они, как по книгам податным видно, прежним порядком жили, но опосля тягло заметно меняться стало. Купцы богатые двинские все подати казне с наддачей выплатили и по попустительству старост местных, двинянами выбранных, своей волей иным раскладом подати с крестьян требовать стали. Заметил я в книгах податных, что со своих, двинских людишек, каковые на сходах тамошних старост выкрикивают, податей более не берется вовсе. А с крестьян волостей дальних, каковым до схода не добраться, оные сборы возросли втрое. Они, так теперь вышло, и за себя тягло несут, и за бездельников двинских, что откупщикам земляки, и за наддачу, и барыш понятный откупщикам они же дают. Втрое, государь! Втрое больше супротив положенного! Вот поморцы Терского берега грабежа и не стерпели.

Басарга оглянулся, указал на стоящих на коленях душегубов:

— Сии крестьяне уважением средь односельчан своих пользуются, в артелях за старших неизменно выбираемы, в делах богобоязненных первые, подати от рождения платили исправно. Ни одной недоимки на них в книгах не нашел. Не со зла на разбой пошли, за справедливостью. Посему полагаю, крестьян всех терских надобно нам помиловать, купцам же двинским дело откупное запретить накрепко. А за то, что именем царским прикрывались…

— Где это видано, бояре, чтобы разбойников на волю отпускали?! — вскинулся князь Салтыков. — Их завсегда без суда вешали!

— А где это видано три шкуры со смердов драть? — повернулся к нему Басарга.

— Коли слабину дать, смерды быстро за вилы возьмутся, на тяготы ссылаясь, — покачал головой Федоров-Челяднин. — Надобно, чтоб боялись!