Басаргин правеж

Старик ушел, опричник упал на постель — однако выспаться все равно не удалось. Только Басарга погрузился в дрему, как дверь громко хлопнула, в светелку ввалились побратимы, наполнив комнатенку топотом и гомоном, запахом вяленой рыбы и ароматом меда. Кто-то сразу бухнулся за стол, кто-то зашуршал у окна, кто-то направился к постели. Леонтьев попытался притвориться спящим, мерно дыша и не шевелясь, но Софоний Зорин все равно с силой похлопал его по плечу:

— Ты чего, спишь, друже?! То-то тебя нигде не видно.

— Сплю, — ответил Басарга, не открывая глаз.

— Так вставай, день на дворе! Илья, корец подьячему поднеси, да с закусочкой… Отпробуй, побратим, каким балыком сладким нас нынче угостили. И вином хлебным, двойной перегонки, да фильтрованным, да на грибах и клюкве настоянным!

— Не хочу!

— Попробуй, попробуй, оно того стоит. Вкус изумительный. Запах же, ровно нос в кадку с пряностями засунул. Как в усадьбу вернусь, обязательно велю такую же настаивать… — Это уже был голос Тимофея Заболоцкого.

Потом в нос забрался чуть горьковатый аромат белых грибов… И опричник сломался — сел на постели, принял чеканный медный кубок, опрокинул в горло, взял из рук Ильи нож с толстым ломтем рыбы и сразу попросил:

— Еще налей. Может, хоть упаду?

— От это дело! — обрадовался Софоний, отошел к столу за кувшином. — Кстати, друже, не скажешь, чего ты с душегубами пойманными решил? Люди сказывают, в Москву их гнать собрался.

— Собрался. Иоанн с сыском послал, ему и отчет, он и судить будет.

— Где же это видано, чтобы государи самолично на каждого разбойника время свое тратили? — изумился Илья Булданин. — Повесить их, и вся недолга! На осинах придорожных душегубам самое место. Путникам для спокойствия, татям в назидание.

— Это ты так считаешь али научил кто? — окрысился Басарга.

— А чего, не так разве? — развел руками Булданин.

— По закону вешать взятых на месте полагается, — внезапно вмешался боярин Заболоцкий. — А кого через сыск выследили, того судить.

— Но ты ведь по сыску и своей волей дело решить можешь? — налил ему вина Софоний.

— И ты, брат? Тебя тоже науськали?

— Скрывать не стану, друже, — пожал плечами боярин Зорин. — Подходили многие, сказывали разное. Иные кого из татей вызволить желают, иные сжечь всех скопом прямо в амбаре. Мыслю, родичи убитых при разбое. Так крови жаждут, что приплатить готовы.

— Царь послал, царю судить! — упрямо набычился Басарга. — В Москву повезем!

— В Москву так в Москву, — согласился Софоний. — Так впредь отвечать и станем.

У Басарги словно камень с души упал. Он вскинул кубок и провозгласил:

— За вас, други! Что бы я без вас делал…

Попировав еще пару часов с побратимами, Басарга все-таки уснул — прямо за столом, повалившись набок на сундук. И снилось ему, как по дороге через лес он провалился в глубокую снежную яму, запутавшись там в прочных сосновых корнях. Как на крики его сбежались все лесные обитатели и стали что есть мочи рвать его в разные стороны: росомахи тянули одну ногу, лисы — другую, волки вцепились в левую руку, барсуки — в правую. Медведь же обхватил лапами голову и выкручивал столь яро, что опричник вздрагивал и тихонько рычал…

Однако, когда солнце осветило его лицо, опричник легко поднялся, ощутив себя хорошо отдохнувшим и на диво выспавшимся. Остальные бояре продолжали дрыхнуть. Илья и Тимофей — на постели, Софоний — на сундуке напротив, ухитрившись на столь малом месте раскинуть руки.

— Боярин? — шепотом позвал от двери холоп. — Тебя воевода к столу приглашает. Лакомство ему какое-то к завтраку привезли. Удивить желает.

Володимир Оничков одет был хорошо — шуба песцовая, штаны суконные, шапка соболья, — однако выглядел неважно. Красное, сильно опухшее лицо; осторожные движения, выдававшие у него сильную головную боль, грязные усы и борода, к которым присохли разные крошки.

— Присаживайся, подьячий, отведай, чем Бог послал, — пригласил его воевода к небольшому столу, накрытому в светелке рядом с опочивальней.

Крохотная комнатка явно назначалась для посиделок семейных, наедине с женой, прежде чем ко сну отойти, либо на рассвете найти чего испить. Так что приглашение такое за честь можно было считать: почти в семью позвали, за близкого сочли. Стол ломился от яств: лотки с заливным, блюда с нарезанной рыбой, миски с грибами и ягодами, тарелки с каким-то красным мясом, два кубка, три медных кувшина… Вроде немного — так и столешница невелика.

— Давай выпьем, боярин, за успех сыска твоего, — взяв один из кувшинов, торопливо разлил вино воевода. — Славно ты управился, и быстро на диво.

— Быстрее хотелось, — признался Басарга, но воевода, не слушая его, опрокинул кубок, тут же налил еще, потянулся кувшином в сторону опричника. Пришлось тоже отпить.

Вино было прозрачным, чуть горчило и пахло грибами. Похоже, и побратимов, и воеводу Оничкова угощали из одной бочки.