Басаргин правеж

— Не запугивать честных крестьян надобно, а за порядком следить! Отчего земство грабеж людишек позволяло? Почему по рукам откупщикам не дало?! Не первый год двинцы свое тягло на Терский берег спихивали!

— Убивать и грабить все едино недопустимо! — стукнул посохом об пол бывший конюший. — Жаловаться надобно было старостам да воеводам.

— Воеводы ваши токмо пошлины за суд берут, да ничего не делают! Им чем жалобщиков более, тем лучше.

— А неча было кормления упразднять! Власть-то ныне к смердам ушла. А они не о державе, а токмо за надел свой мыслят.

— А ну, не балуй! — рявкнул Иоанн, почуяв, в чей огород полетели камушки. И уже спокойнее обратился к Басарге: — Так как же смертоубийство, подьячий? Рази допустимо, чтобы человек русский русского же лишал живота? Как же сие без кары показательной оставить?

— Коли пяти десяткам слуг своих головы снесешь, государь, то заместо четырех вдов полста сотворишь. Заместо десятка сирот уже сто выйдет. Разве сия кара верной будет?

— Ты завсегда о сиротах разбойничьих печешься, боярин? — ехидно спросил юный князь Хворостинин. — Почему вдов душегубьих ты жалеешь, а вдовы жертв их немалых тебе ровно пыль дорожная?

— У лесных татей, воевода, — ответил опричник, — в их норах и чащах семей нету. И домов, тоней они не строят и податей не платят. Вздернешь такого мимоходом, никто всплакнуть и не подумает. Здесь же крестьяне оседлые, крепкие. У власти земской защиты не найдя, сами справедливость утвердить захотели.

— В крови твоя справедливость, — выдохнул подьячему в спину кто-то из земских. Басарга крутанулся, но кому отвечать не нашел и повернулся к царю:

— Разве по уложению твоему, государь, не дозволено вора, хозяином на месте преступления пойманного, смерти предавать? Вот он, вор! — указал на откупщика Леонтьев. — А поморы его поймали!

— Так жив он, боярин, сам посмотри, — усмехнулся Иоанн. — А невинные христиане русские мертвы. При чем тут уложение?

— За справедливостью они шли, государь, не за кровью! — выдохнул Басарга и опустился пред царем на колено, склонив голову: — Ты в державе нашей высшая справедливость, тебя Господь поставил землю русскую беречь. У себя на окраине поморы правды не нашли, теперь пред тобой на коленях. Скажи им, государь, разве вора в стороне оставить, а жертв его смерти предать — это по справедливости?

— Эк ты поворачиваешь… — крякнул Иоанн. — Ну, поведай тогда, в чем твоя справедливость будет?

— За разбой вынужденный поморян помиловать. За душегубство штраф наложить. По пятьдесят рублей семье каждой, что без кормильца осталась. Откупщика Бачурина за воровство от доходов отлучить, добро покраденное в казну переписать.

— Я законов не нарушал, государь!!! — заорал издалека двинец, трепыхаясь в крепких руках стрельцов. — Подати по раскладу на сходе решались, старостой утверждались! И пред казной я чист, все внес до копеечки!

— И сие тоже верно, — кивнул Иоанн. — Коли по справедливости, за что его разорять? Он в праве своем дело вел.

— Полторы тысячи рублей разора! — воодушевившись, пожаловался откупщик. — Я же вперед серебро вношу! Для казны расстаравшись, теперь по миру пойду!

— Я так полагаю, государь, за каждым из всех своя правда имеется, — степенно произнес Михайло Воротынский. — Коли полста данников своих казнить — это сплошной разор самим себе выходит. Однако же и за кровь пролитую не покарать нельзя. Полагаю, зачинщиков на плаху — всем прочим для науки, — остальных же выпороть, да пусть убытки возмещают. Ибо грабить нельзя, правду искать надлежащим порядком надобно.

— Завтра же опять поморы за гарпуны возьмутся, — предупредил подьячий. — Ибо порядка там ныне не найти. Своевольство сплошное у каждого, кто хоть кусочек власти себе урвал.

— Со своевольством управимся, — пообещал князь Воротынский.

— Коли оное признаем, за что казнить? — возразил Басарга. — Со своевольством они оным же и сражались!

— А ты возмужал, боярский сын Леонтьев, — неожиданно усмехнулся князь. — Больше не мальчик суетливый, что при каждой напасти за спасением бежал. Так в слове своем уверен, что и государю, и боярам думным в лицо перечишь. Что же, раз так уверен, стало быть, есть почему. Сыск вел ты. Узнал, знамо, многое, чего в отчете не вместилось. Ладно, пусть будет твоя правда. Согласен я с подьячим. По его воле приговор утвердить готов.

— А я не согласен! — решительно поднялся Салтыков. — Для разбойников, окромя плахи, иного пути быть не должно! Справедливость, нет, однако же хуже душегубства ничего быть не может! Его в первую голову искоренять надобно, а не подати считать!

Земская сторона думы согласно загудела:

— От разбоя главная беда! Еще и смерды в тати подались! Не должно быть душегубам спуску! Откупщик, что покрал, того и лишился. Казнить татей прилюдно, его же при своем оставить!

— Коли как есть все оставить, вскорости каженный год тут и там сборщиков резать начнут!

— Так вот как с плахи головы-то покатятся, тогда и притихнут!