Каждый вечер Анника возвращалась домой совершенно без сил и проводила выходные на диване. Тем не менее спала она хуже, чем обычно, — крутилась и вертелась. Грудь сдавливало от тревоги о том, что она наделала. Сны наполнились скрежетом и шепотами из-под земли.
Снежные хлопья то и дело застревали в грязи на окне и таяли. Анника следила взглядом за тем, как они стекают по стеклу. Это приносило ей теплое чувство безопасности здесь, на диване под пледом, где она сидела, поджав ноги. С кухни доносилось шипение сковороды и жужжание вытяжки, когда Мартин готовил ужин. Аромат топленого масла и приправ усиливал теплые чувства.
Однако в ногах зудело нетерпение от того, что дома для просмотра кончились. Она вздохнула и уронила телефон на диван.
— Сегодня тоже ничего! — закричала она на кухню и положила подбородок на ладонь.
— Все будет, любимая.
— Не верится. Ох, ненавижу ждать!
— Народ весь в рождественской суете. Они даже не успевают подумать о продаже дома. Подожди весны, когда все праздничные разводы принесут плоды. — Он вынырнул около дивана с дымящейся ложкой в руке. — Попробуй!
Она улыбнулась и открыла рот. Кремовый соус обволакивал язык, в меру соли и нотка чили.
— Вкусно! — ответила она.
— Я знаю, — сказал Мартин и, радостно напевая, направился к плите. — А как дела на работе?
Анника выпрямила спину.
— Не знаю, что сказать. Все взбудоражены, но никто не осмеливается возлагать большие надежды.
— А как, кстати, называется книга?
— «Я Барсук», — ответила Анника. — Она станет бестселлером.
— Наверное, невозможно потерпеть неудачу, когда есть настоящий убийца с таким же именем?
Анника улыбнулась и почесала шею.
— Я правда на это надеюсь, — сказала она. — Тут уж пан или пропал для издательства.
Мартин помешал еду в кастрюле:
— Все будет хорошо.
Анника снова посмотрела в окно. За исключением цветных лампочек на балконах, на улице стояла кромешная тьма. Даже снег прекратился. Ее лицо, будто призрак на фоне зимней ночи, едва различимо отражалось в окне. Она так и не рассказала Мартину, что сама поставила жизнь Апельгрена на кон ради выживания издательства. Действительно ли это того стоило? А если он жив или книгу все-таки написал кто-то другой? Но теперь поздно раскаиваться. «А что если он сейчас восстанет из мертвых?»
— Не знаю, — произнесла она так тихо, что Мартин не мог услышать. Она встала, чтобы составить ему на кухне компанию. — Завтра у нас встреча с отделом продаж.
— Круто! Тебе же это нравится.
Анника пожала плечами:
— Да, но в этот раз я жутко нервничаю. Без Апельгрена им нужен кто-то, кто будет давать интервью. Подозреваю, что эту работу поручат мне.
— Почему бы и нет? Ты ведь ответственный издатель. Кто подойдет лучше?
— Но я совершенно не умею — будет просто позор. Ты знаешь, я не люблю быть в центре внимания.
— Не говори ерунду. Ты лучшая! Если они выберут тебя, гарантирую, что ты справишься.
Мартин положил руку ей на спину и поцеловал ее. В груди у Анники затрепетало, как будто там взаперти сидела маленькая колибри.
Она наклонилась к плите.
— Посмотрим. Все правда вложили душу в проект. Мы никогда ни с чем так не работали, как с этой книгой.
— Понимаю, — сказал Мартин, потряхивая сковороду. Блестящий коричневый шампиньон перепрыгнул через край и приземлился на плиту. — Последнее время ты приходила домой почти так же поздно, как я.
— Да, полное безумие! Но теперь эстафету примет отдел продаж, а мне останется только ждать.
Мартин запихал сбежавший шампиньон в рот.
— Чего?
Бесполезно уходить от вопроса.
— Признания умершим, — ответила Анника. — Поэтому вокруг проекта столько секретности. Формально права нам не принадлежат, пока Апельгрен не признан умершим юридически. Совсем нереалистично, если задуматься. Но теперь только одно может нас остановить.
— Что?
Анника нервно потрясла головой:
— Если Апельгрен объявится и скажет «стоп».
— Но никто ведь не верит в такую возможность? — усомнился Мартин. — Он так давно пропал, что никто всерьез не считает его живым?
Анника опустила глаза. Тянущая боль разлилась по животу. «А что если Апельгрен жив?»
Она прогнала эту мысль.
21
Мои слова не оправдали моих мечтаний, я становился все озлобленнее. Я меньше писал для себя и больше работал, презирая себя за то, что бросил попытки.
Освещенная фонарями дорожка петляла через непроглядный темный лес. Ветви деревьев свисали под тяжестью мокрого снега, сверкающего на свету. Сильный снегопад закончился, но время от времени с неба на лицо Сесилии капали холодные капли.
Большая часть снега растаяла и превратилась в грязные лужи или осела на деревьях рядом с дорожкой. Сесилию очень радовало это обстоятельство. Один только холод уже проверял ее на прочность. Пока ей удавалось избегать луж, но она знала, что вернется домой промокшая и замерзшая. Все же она радовалась тому, что смогла вытащить себя на вечернюю пробежку.