Барков

Пушкин позволял себе эпатировать публику и выходками политического свойства. Так, когда в 1820 году из Парижа до Петербурга дошло известие об убийстве герцога Беррийского, Пушкин в театре ходил по рядам кресел, показывая литографированный портрет его убийцы Лувеля со своей надписью «Урок царям».

Вообще, молодой Пушкин позволял себе шалить. Он появлялся в обществе то в прозрачных панталонах, то в костюмах турка, молдаванина, еврея. На ярмарке возле Святогорского монастыря он шокировал окрестное дворянство русской красной рубахой. Не случайно Рылеев в стихотворении 1821 года «Пустыня» назвал его «Пушкин своенравный, / Парнасский наш шалун». Шалости Пушкина огорчали его отца. Еще бы! Чего только стоит такая проделка: в 1817 году, катаясь в лодке по Неве, он на глазах Сергея Львовича, который, как известно, отличался скупостью, бросал в воду золотые монеты и любовался их блеском. Однажды на Невском проспекте лицейский друг Пушкина Иван Пущин встретил мрачного Сергея Львовича. Впоследствии Пущин так вспоминал об этой встрече:

«— Видно, вы не знаете последнюю его проказу.

Тут рассказал мне что-то, право, не помню, что именно, да и припоминать не хочется.

„Забудьте этот вздор, почтенный Сергей Львович! Вы знаете, что Александру многое можно простить, он окупает свои шалости неотъемлемыми достоинствами, которых нельзя не любить“»^[360].

Николай Маркевич, принадлежащий к окололицейскому окружению Пушкина, выпускник Благородного пансиона, в котором учился младший брат Пушкина Лев, в своих воспоминаниях о молодечестве поэта пересказывал анекдоты о нем, отмечая необыкновенный успех его сочинений: «Прибавим к этому его пылкий, довольно необузданный, но благородный нрав; его находчивость, остроумие, безбоязненность. Он был сам поэзия»^[361].

По темпераменту, по взрывному характеру Пушкин был близок к Баркову. Как и Барков, молодой Пушкин пил вино, играл с азартом в карты, участвовал в драках (вспомним драку с немцами в загородном ресторане «Красный кабачок» под Петербургом). Про дуэли Пушкина по поводу и без повода мы не говорим — Барков мог только драться на кулаках. Как и Барков, молодой Пушкин волочился за женщинами, посещал бордели. В 1819 году он влюбился в билетершу зверинца. Пожалуй, Барков мог бы подписаться под пушкинской строкой: «Я нравлюсь юной красоте бесстыдным бешенством желаний».

А теперь — самое главное. Как отразилась личность Баркова и его сочинения в творчестве Пушкина? Прежде чем ответить на этот вопрос, — несколько слов о так называемой ненормативной лексике в пушкинских произведениях. Эта лексика есть. Напомним хотя бы стихотворения «Орлов с Истоминой в постеле», «Рефутация г-на Беражнера», «Сводня грустно за столом». Но присутствие непристойных слов не связано непременно с барковской традицией. Так, лицейское стихотворение «От всенощной вечор идя домой» — поэтическая шалость, впрочем, не только остроумная, но и кощунственная. Текст стихотворения привел в своих «Записках» И. И. Пущин, рассказав и о истории его создания, и о своем смущении, и о назидании профессора И. К. Кайданова, которого Пушкин познакомил со своим сочинением:

«Сидели мы с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна. Народ выходил из церкви от всенощной: в толпе я заметил старушку, которая о чем-то горячо с жестами рассуждала с молодой девушкой, очень хорошенькой. Среди болтовни я говорю Пушкину, что любопытно бы знать, о чем так горячатся они, о чем так спорят, идя от молитвы? Он почти не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако, в указанную мною чету и на другой день встретил меня стихами:

От всенощной, вечор, идя домой,
Антипьевна с Маврушкою бранилась;
Антипьевна отменно горячилась.
„Постой, — кричит, — управлюсь я с тобой!
Ты думаешь, что я забыла
Ту ночь, когда, забравшись в уголок,
Ты с крестником Ванюшею шалила?
Постой — о всем узнает муженек!“
„Тебе ль грозить, — Мавруша отвечает, —
Ванюша что? Ведь он еще дитя;
А сват Трофим, который у тебя
И день и ночь? Весь город это знает.
Молчи, ж, кума: и ты, как я, грешна,
Словами всякого, пожалуй, разобидишь.
В чужой… соломинку ты видишь,
А у себя не видишь и бревна“.

„Вот что ты заставил меня написать, любезный друг“, — сказал он, видя, что я несколько призадумался, выслушав его стихи, в которых поразило меня окончание. В эту минуту подошел к нам Кайданов, — мы собирались в его класс. Пушкин и ему прочел свой рассказ.