Баллада об ушедших на задание. Дот

- Я думал поначалу, что он хамоват со страху, чтобы не показать, где у него сейчас душа, - сказал Алексей Иннокентьевич капитану. - Но похоже, Володя, это не так. Он действительно плохо воспитан. А еще мне не нравится, что он через слово тычет своей родословной.

- Черт их разберет, этих бывших, - поморщился капитан Сад. - Может, они как раз вот такие.

- Не скажите, Володя… Знаете, мне уже приходилось иметь дело с людьми высшего круга, с самым изысканным бомондом. Это были лорды и герцоги, а однажды я был даже представлен вице-королю: он неплохо играл в вист. Так должен вас разочаровать, капитан: у них совсем иной стиль. Правда, среди них не было ни одного немца…

Версия графа была простой и ясной. Он гостил во Львове у приятеля, командира авиационного полка (его «мессершмитты» прикрывали Бориславско-Дрогобычские нефтяные промыслы, хотя им не раз приходилось драться и над самим Львовом, и на юг их бросали, на перехват американских «летающих крепостей»). Они уже дважды охотились в Карпатах - на кабанов и оленей; их много расплодилось за время войны. Но на прошлой неделе на вечеринке один офицер рассказал о каком-то озере вот в этом районе; мол, птицы здесь видимо-невидимо, и лебеди, и утки всех пород. Граф загорелся. Взял с собой только двух слуг и прикатил на своем «опель-адмирале». Озера они не нашли. В довершение граф еще и заблудился…

Алексей Иннокентьевич переводил его пылкую речь почти синхронно. Капитан тоже знал немецкий и вполне свободно оперировал тремя-четырьмя сотнями слов. Этого хватало для обычного допроса, но сейчас был особый случай.

Немец нес околесицу - это понимали оба. Поймать и опровергнуть его не составило бы труда. Только зачем? Как «язык» он не представлял интереса. Если он действительно тот, за кого выдает себя, проку с него мало; если же он здесь не случайно… и в этом варианте он был не нужен: после вылазки Рэма и Ярины разведчики знали о противнике достаточно. Так или иначе, веры немцу не было. И возиться с ним некогда. Ситуация исключала выбор. Ситуация была такова, что надежное решение было одно: немца следовало убить. На всякий случай.

- Вы же понимаете, отпустить вас мы не можем. Тем более таскать за собой, - уклончиво ответил Алексей Иннокентьевич на прямой вопрос графа: когда он сможет считать себя свободным.

Немец и до этого видел, что его история не вызвала ни сочувствия, ни доверия, а тут вдруг понял: это приговор. Он - банальная жертва обстоятельств, жертва случая…

- Бандиты! - негромко сказал он и презрительно выпятил нижнюю губу. - Бандиты! - с удовольствием повторил он и как точку поставил - стукнул кулачищами по коленкам.

Русские не шелохнулись, словно это их не касалось.

- Откровенно говоря, я сразу подумал, что кончится именно так. Всегда кончается одинаково, черт побери! - сказал граф и тихо засмеялся. Было видно: он еле сдерживает себя, чтобы не взорваться. Кулаки выдавали - постукивали по обтянутым галифе коленкам. Да похрустывал валежник, на котором он сидел.

- Но я идеалист, господа. Так, видите ли, воспитан. И если люди обычно примеряют других на свою колодку, у идеалистов это получается особенно смешно: для каждого встречного у них припасена аксиома, что «этот человек хороший». Чем это кончается почти всегда, надеюсь, вам ясно.

Он снова расхохотался, теперь уже громче. Судя по всему, он чувствовал себя неплохо.

- Не хочу лгать, господа: поначалу ваш вид был мне не очень симпатичен. Не брились вы давно. И одеты как цыгане. Но я сказал себе: «Райнер, не будь предвзятым. Погляди на эти интеллигентные лица…»

Он запнулся и вдруг без перехода сказал со злостью:

- Ладно. Говорите прямо: сколько хотите?

Алексей Иннокентьевич при этом улыбнулся - легче стало думать о той черте, на которую они поставили этого типа. А капитан Сад будто и не слышал ничего. Сидел такой же прямой и невозмутимый.

Граф достал из внутреннего кармана куртки чековую книжку.

- Пятьдесят тысяч хватит?…

Еле слышно потрескивал костер, да Боря Трифонов пыхтел за корневищем - вот и все звуки.

- Пятьдесят тысяч марок - большие деньги, - сказал он через минуту, когда ему надоело ждать. - Половины этой суммы достаточно, чтобы открыть собственное дело. Ну? Или вы хотите получить в долларах? Мне это безразлично и - уж позвольте быть откровенным - одинаково противно…

Он глядел победителем.

- Хорошо! - неожиданно крикнул граф, разбивая очередную паузу. - Не буду мелочить, торговаться. Черт с вами! Берите сто тысяч - и покончим с этим. Слышите? Это куча золота! Это вилла, машина, красавица жена. Это право ничего не делать. Готов на любое пари, вы даже понятия не имеете, какая это забавная штука: право ничего не делать. Ну, господа коммунисты? Будьте благоразумны, а то ведь и я могу заупрямиться, и тогда вы из меня ни единого пфеннига не выжмете, клянусь честью!

Он ничуть не сомневался в благополучном исходе. Правда, вначале он совершил небольшую оплошность, взяв несколько оскорбительный тон, но вторые пятьдесят тысяч были достаточной компенсацией за причиненный моральный ущерб и в прошлом, и в будущем.