Баллада об ушедших на задание. Дот

- Вот что я узнал в октябре… Отец заклинал меня никогда не быть заодно с его убийцами - нацистами. Да и прусский дух, как я теперь понимаю, он презирал… Отец завещал смыть позор с нашего имени. Этого я не мог в одиннадцать лет, но сейчас мне двадцать один, и я нашел эту змею - Уго фон Хальдорфа! - закричал граф и показал рукой в ту сторону, где за деревьями и лугом был замок. - И если он не захочет со мной стреляться, - клянусь! - я задушу его вот этими руками… Это от вас зависит, господа. Я не прошу у вас ни помощи, ни пощады. Только снисхождения прощу, господа! Дайте мне одни сутки, только сутки! - этого мне будет довольно, а потом я вернусь к вам - и делайте со мной что хотите, раз уж вам непременно нужна, именно моя жизнь…

- Успокойтесь, Райнер, - сказал Алексей Иннокентьевич и повернулся к капитану. - По-моему, сыграно неплохо.

- Он молодец, - кивнул капитан Сад.

- Было бы время, я б непременно докопался, есть ли у него третья легенда.

- Не сомневайтесь, Алексей Иннокентьевич.

- Я вижу, Володя, вы начинаете уважать барона фон Хальдорфа?

- Поневоле начнешь. Столько выдумки, дерзости… и ни на что не похоже.

- Да, в шаблонных действиях его не упрекнешь. - Алексей Иннокентьевич повернулся к пленному. - Итак, в этом отпуске ваши глаза открылись…

- У меня была только неделя. Слишком мало, чтобы разыскать проклятого барона, но достаточно, чтобы принять решение о выходе из игры. Видите ли, - уже совсем спокойно объяснил Райнер, - если б я оставался в армии, многое осложнялось бы уставом и погонами, армейской иерархией. Фон Хальдорф вполне мог толкнуть меня под военный трибунал. По нынешним временам - безрадостная перспектива.

- И вы продолжали воевать…

- Да, еще почти всю зиму. Мы прикрывали десятую армию, и мне чертовски повезло. В один только день, 15 февраля, когда эти варвары бомбили знаменитый Кассинский монастырь, я сам сбил три «боинга». Но их были сотни, и когда нас осталось меньше эскадрильи, нас перебросили на север, и мы стояли почти без укрытия на каком-то дурацком лугу на полдороге между Римом и Чивита-Кастеллана. Однажды меня послали на разведку в район Неттунии, и все было подозрительно спокойно. Мне дали сфотографировать порт, но уйти морем не позволили - там стоял авианосец. Я чувствовал, что на обратном пути меня встретят, и бросился в другом направлении - к запасному аэродрому в долине Сакко. Не помогло. Их была целая эскадрилья. Я выбросился под нашими позициями в Чистерна-ди-Рома, и обе раны оказались пустяковыми, но контузия была настоящая. Хороший повод. Милый Кессельринг был на высоте, выпустил меня вчистую.

- Где ваша справка о непригодности?

- С собой не ношу. Военная жандармерия проучила два месяца назад - порвали справку у меня на глазах. Патриотический пыл, видите ли. Получить копию было не легче, чем оригинал.

- Следовательно, опять только слова, - констатировал Малахов. - Предположим все же, что вы рассказали нам правду. Скажите, граф, если не секрет: что вы собирались делать дальше - после того, как отомстите фон Хальдорфу.

- Я бы уехал в Швейцарию. Разводил бы цветы, собирал марки. - Он улыбнулся приятному воспоминанию. - У меня прекрасная коллекция на вилле в Люцерне.

- И так всю жизнь?

- Надеюсь.

Капитан Сад, который стал подремывать, сейчас вздрогнул, выпрямился и глядел на графа во все глаза. Капитан вырос на войне и ею был воспитан. И знал - жизнь здесь висит на тончайшей ниточке; тем более - жизнь разведчика. И он никогда не думал о будущем и делал это сознательно: ведь мечты - это сокровище, которому нет ни цены, ни меры; и как подумаешь, что может ведь так случиться, что на одну чашу весов ляжет выполнение задания, а на другую - твоя мечта… Нет! Он был уверен в себе. Он знал, что выберет первое - свой долг. Но он не хотел этой ненужной борьбы, не хотел, чтобы в нем хоть что-то могло дрогнуть во время выполнения задания; не хотел - пока идет война, чтобы у жизни появилась иная цена и смысл, кроме необходимости выполнить задание.

И вот сейчас перед ним сидел человек, который среди крови и ненависти спокойно рассуждает о будущем, и не сомневается в нем, и для него не существует ничего, кроме этого будущего: «через неделю» и «всегда потом»… и ничего, кроме личной жизни, личной ненависти и личной судьбы… Ты можешь верить его историям, можешь не верить, тут дело не в словах, а в сути, в существе; в этом он не врет. В этом он действительно настоящий, такой как есть… Непостижимо!

- А как же ваша родина? Ей предстоят нелегкие испытания, - сказал Алексей Иннокентьевич.